Мужчина вздрогнул, медленно повернул голову и взглянул на Лакшми. Мутная слеза оставила на его коричневой щеке влажную, быстро высыхающую дорожку. Исчезла в бороде. Он ткнулся лбом в едва прикрытую полупрозрачной тканью грудь танцовщицы. Игла ревности вновь кольнула сердце Афанасия. Он подошел к ним и присел рядом. Вопросительно вздернул подбородок: мол, чего тут случилось? Танцовщица едва заметно покачала головой: мол, не понимаю пока, сейчас сам расскажет. Через несколько мгновений мужчина оторвал голову от ее груди и взглянул на Афанасия сухими злыми глазами.

— А это еще кто? — спросил он, не размениваясь на приветствия и иные слова, приличествующие случаю.

— Это мой друг, — ответила Лакшми, успокаивающе положив тонкие пальцы на могучее плечо мужчины. — Он пришел из далеких земель с посланием от дяди Дурмукхи.

Афанасий понял, что перед ним тот самый кузнец. Мастер Юпакша. Да, не думал купец, что такой выйдет встреча. Не тратя попусту времени, порылся за пазухой и протянул кузнецу свиток, полученный на ярмарке в Аланде.

— Не сейчас, — пробормотал мастер сдавленно. Он положил огромную, словно лопата, руку на плечо Лакшми, то ли отталкивая, то ли опираясь. Встал на ноги и побрел куда-то за уцелевшие хижины.

— Э, любезный… — Афанасий хотел кинуться за ним вдогонку, но танцовщица остановила его предостерегающим жестом:

— Не надо. Пусть побудет один.

«Вот те раз», — думал Афанасий, почесывая затылок и пытаясь понять, что же тут случилось. Какие-то люди пришли, расстреляли из пушек всю деревню (он снова огляделся в поисках мертвых тел — не увидел), никого не убили и ушли. Зачем, почему? Пороха девать было некуда? В стрельбе потренироваться хотелось? Или просто решили местных с их земель выжить?

Сидевшие кружком тоже начали подниматься и разбредаться кто куда. Мужчины молчали, играя желваками, в глазах женщин стояли слезы. Девочки цеплялись за материнские юбки и прятали в них лица.

— И кто все это устроил? — вполголоса спросил Афанасий танцовщицу.

— Хануман.

— Чего? — не понял купец.

— В деревню приходил Хануман, — пояснила Лакшми. — Сын бога ветра Ваю и полубожественной женщины по имени Анджана. Обезьяний бог и защитник. Своим огненным хвостом он разрушил деревню.

— Вот оно что. Разрушил деревню, значит? Огненным хвостом? Так не хвост то был, из пушек стреляли.

— Вряд ли кому-нибудь от этого легче, — вздохнула Лакшми, думая о своем.

— Да, извини, — пробормотал пристыженный купец. — А зачем оно ему?

— Низачем. Просто покуражиться.

— Понятное дело — бог. Что с него взять…

— Он не только разрушил деревню, он забрал всех мальчиков, в том числе сына мастера.

— Ах вот как? — Афанасий снова почесал затылок. — Ну, если детей, то конечно. А зачем им человеческие дети-то? Обезьянцы, они ж эвон какие. Другие.

— Не очень. Раньше они были очень похожи на нас. Теперь порода и лесная жизнь творят с ними злую шутку. Своих детей у них родится много, только с каждым разом они все меньше похожи на людей, неразумны и все хуже понимают человеческую речь. Таких они бросают на дорогах. Некоторые люди подбирают их да учат всяким ремеслам, а если продают, то ночью, чтобы они дорогу назад не могли найти. А некоторых обезьян учат забавлять людей на ярмарках и базарах.

— А чтобы не вымереть, забирают нормальных человеческих мальчиков по отдаленным деревням? — подхватил Афанасий.

Лакшми кивнула.

— Мда, незадача. И что теперь?

— Не знаю. Юпакша очень любит сына. Он не в себе от горя, я его таким не видела никогда.

— А чего ж он сына выручать не пойдет? Может ведь сам себе меч сковать да и задать этому божку обезьянскому по первое число.

— Так просто Ханумана не победить. Он бог. Он способен менять облик и с помощью прыжков преодолевать огромные расстояния. Он обладает длинным хвостом необыкновенной силы. Однажды Бхима, который также был сыном Ваю и, следовательно, сводным братом Ханумана, пришел навестить его. Хануман притворился больным; его хвост лежал посреди дороги и преграждал посетителю путь. Бхима, который очень гордился своей силой, попытался убрать его с дороги, но не смог даже приподнять.

— Ай, да ну вас с небылицами этими, — отмахнулся купец. — Чего только не напридумываете, чтоб дела настоящего не делать.

— Но Афанасий!.. — вскрикнула Лакшми.

— Пойду поговорю с ним, — сказал он, чувствуя, что наконец-то близок к заветной цели.

Он направился в ту же сторону, что и кузнец, и довольно быстро отыскал его на окраине деревни в окружении еще нескольких жителей. Все они сидели, подвернув под себя ноги и глядя вдаль пустыми глазами.

Афанасий подошел к мастеру и присел рядом на корточки.

— Э, любезный… — попробовал он снова начать разговор.

Тот в ответ даже бровью не повел.

— Письмо вам тут. — Купец ткнул ему в нос свиток. — От родственника. Брата. Почитаете, может?

Никакой реакции.

Афанасий положил на плечо мужчине руку и потряс, дивясь каменной твердости его мускулов. Мастер даже не открыл глаз.

— Тьфу, пропасть, — ругнулся Афанасий, поняв что ничего не добьется, и вернулся на площадь.

Лакшми ждала его, присев на стульчик, заботливо подставленный одним из слуг. Воины окружили ее, напряженно озираясь по сторонам. Было заметно, что они боятся. По-настоящему.

— Уходить отсюда надо, — порывисто встав ему навстречу, проговорила танцовщица. Хотела броситься на грудь, но устыдилась присутствия воинов. Заглянула в глаза просительно. — Пойдем.

— Да чего уж тут теперь, и так все порушено.

— А вдруг Хануман вернется?

— Ты его боишься? Ты ж вроде как с другими богами знаешься, более видными.

— Боюсь, — откровенно призналась она.

От этого простого ответа у него защемило сердце, но он тут же взял себя в руки.

— Хорошо, но чуть позже. Мне нужно поговорить с этим вашим…

— Он не будет ни с кем разговаривать, его горе столь велико…

— А когда оно станет поменьше, он соизволит со мной поговорить? — грубо прервал ее Афанасий.

— Прекрати! — вскрикнула Лакшми, и щеки ее запунцовели от гнева. — Как ты можешь так говорить?! Натху был чудесным мальчиком, и его потеря — настоящее горе.

— А почему был? Они что его, убьют там что ли? Может, ему с обезьяньим богом лучше будет. Он настоящего мужчину из него воспитает. Сильного и ловкого. А может, и у Натху вашего огненный хвост отрас… — Афанасий осекся, поняв, что сморозил лишнего.

— Они превратят его в другого. Он забудет дом, где жил, забудет свой язык, отца, мать, родственников.