На этот раз она не смогла сдержаться, прильнула к широкой груди Афанасия. Тот почувствовал, как его рубаха стала мокрой от ее слез.

— Ну, все, все, не плачь. Люди смотрят, — погладил он ее ладонью по вздрагивающей спине.

Она пробормотала что-то неразборчивое, в духе «да и пусть смотрят», и еще крепче прижалась к нему. И не отрывалась долго-долго. Пока Афанасий успокаивал ее, воины и слуги с преувеличенным вниманием разглядывали заросли. Мальчишек-глашатаев Афанасий не видел уже давно, при звуках имени обезьяньего повелителя их словно ветром сдуло. А брахман-священник смылся и того раньше, даже в деревню не заходил. «Неужели сам не верит, что его верховные боги помогут ему против любимца какого-то Рамы, далеко не первого бога местного пантеона? — подумал Афанасий. — Черт, тут любимая женщина на плече рыдает, а тебе всякая ерунда в голову лезет, — одернул он сам себя. — Надо ее по голове, что ль, погладить, да на затылке волосы пальцами поерошить. Любят они это».

Наконец плечи Лакшми перестали вздрагивать. Она стремительно оторвалась от Афанасия и, пряча лицо, метнулась в спасительный полумрак паланкина. Спустя немного поманила его оттуда обнаженной, увешанной браслетами рукой.

Купец не шел. Он стоял набычившись, и было почти слышно, как в голове его скрипят, цепляясь друг за друга, мысли. Лакшми поманила его снова. Афанасий словно очнулся, заметил, подошел к паланкину.

— Слушай, а как бы мне узнать, куда обезьяний бог детей увел? Может, есть у него где тайное логово? Не знаешь?

— Зачем тебе? — удивленно спросила она.

— Навестить хочу. Попросить вернуть детишек.

— Да ты что?! Он же… Он же… Это… — Лакшми не нашла подходящих слов.

— Что? Бог обезьяний? Ну, вежливо попрошу, — усмехнулся Афанасий.

— Да как же…

— Никому не позволю родственников обижать, пусть и будущих.

Пред его мысленным взором снова появилась Лакшми в платке и малахае, по протоптанной в сугробах тропинке несущая от проруби полные ведра воды.

Хорошо, что не пустые, полные — это к добру.

— Ты с ума сошел? — донеслось из паланкина.

— Да ну, пустое, — отмахнулся Афанасий.

— Не оставляй меня-я-я!

— В храм возвращайся давай. А я тут быстренько управлюсь и тоже вернусь. Да не беспокойся, все хорошо будет, — бросил он и, не оглядываясь, пошел к воротам, провожаемый восхищенными взглядами воинов.

Проходя мимо мальчишек-глашатаев, кои сидели на корточках в теньке, обняв руками острые колени, подмигнул им весело. Они криво, с натугой улыбнулись ему в ответ.

Купец давно приметил на дороге следы копыт, босых ног и глубокие колеи, оставленные колесами телег, на которых, несомненно, везли пушки. Сначала в сторону деревни, а потом, поверх прежних, другие — в обратную. Заметил он также куски сгоревших пыжей и выемки от ядер, что складывали прямо на земле.

Саженей через сорок-пятьдесят следы сворачивали в заросли. Продравшись сквозь густые жесткие ветки, Афанасий оказался на широкой просеке. Судя по свежевыкорчеванным пням, прорубили ее недавно. Значит, отряд обезьяньего бога не случайно наткнулся на деревню, нападение было спланировано заранее. А кусты около дороги специально оставлены, чтобы замаскировать отходной путь.

И тут Афанасий все понял. Он присел на один из вывороченных пней и уронил буйну голову на руки. Если б на деревню напала действительно стая обезьян, пусть хоть во главе с богом, который может уничтожать дома пылающим хвостом, — полбеды. Но хорошо вооруженная армия с инженерной командой, пушками и черт-те чем еще — это уже слишком. Ведь не просто ж она сама по себе существует. Значит, постой где-то есть. Городище, где обслуга, мастерские и все прочее. И место, где они детей держат. И планы на их счет. Это ведь значит — в одиночку против целого княжества пойти, хоть и небольшого…

Но теперь уж и отступать было некуда. Если б пришел он месяцем позже, глядишь, боль утраты в деревне рассосалась бы, удалось бы поговорить с кузнецом по душам. Убедить. Или ден на пару раньше, пока все были живы и счастливы.

Но чего уж теперь. Сложилось как сложилось. Да и женщине любимой он обещал, что мальчика вызволит. А интересно, почему кузнец из Аланда не сказал Афанасию, что направляет его к своей племяннице? Ведь мог бы. Неужели следили за ним тайно? Проверяли? Зачем? Чтоб пронес он через страну послание тайное? В Бидар, али Джуннар, али дальше куда. Его, чужеземца, приметят, но проверять с пристрастием вряд ли станут, не то что индуса, зашедшего глубоко на мусульманскую землю. Или надо, чтоб он пронес рецепт приготовления булата в какое-то определенное место? Чтоб там его встретили и убили доверенные люди? Так, может, и чувства Лакшми не так сильны, как хочет она показать? Да ну, ерунда, отмахнулся он от грустных мыслей. Просто догадался Дурмукха, что девушка с чужеземцем убежать захочет. Так и случилось.

Афанасий заставил себя встать на ноги, поняв, что, предаваясь этим бессмысленным сетованиям, тянет время. А надо было поспешать.

Отряд обезьяньего царя движется медленно. Хоть и по просеке, но с обозом да с детьми. И в лесу освободить сына кузнеца гораздо легче, нежели когда его в лагерь укрепленный заведут.

Только вот еще одна неприятная мысль кольнула Афанасия. Как выглядит Натху, сын кузнеца, он не знает. Выходит, всех детей надо спасать, а потом тащить их в деревню. Или сразу в Парват? Ну да, лучше в город, к Лакшми с ее воинами под крыло. Ведь если он приведет детей обратно в деревню, Хануману и его людям ничего не стоит напасть снова.

Купец вцепился пальцами в кудри, стараясь унять гудящий в голове рой мыслей. Ноги его тем временем скрадывали версты просеки размеренным шагом бывалого путешественника. До темноты он успел отшагать их не то пятнадцать, не то все двадцать. С каждой верстой все заметнее становились следы, оставленные большим отрядом. Обрывки, объедки, вырванные из одежды ниточки на ветвях.

Но догнать отряд до темноты он все же не успел. Заночевать пришлось прямо в лесу. Спать он решил на дереве, чтоб не смогли добраться до него хищники, хриплые голоса которых опасно зазвучали под сенью засыпающего леса. Нашел подходящее дерево, взгромоздил тело в удобную, как седло, развилку ветвей и прикрыл глаза. Сначала сон не шел, не давали покоя грустные мысли. Потом, убаюканный шепотом ветерка и покачиванием ствола, наконец уснул.

И приснилась ему просторная, озаренная свечами комната с огромным ложем посередине. Белые простыни. Балдахин со свисающими нитями речного жемчуга. Лакшми, нежно обвивающая его шею прохладными мягкими руками. Глядя Афанасию в глаза своими бездонными и черными, как сама ночь, она ласкала его, нежно поглаживала его горло, с каждым разом сжимая все сильнее. Купцу стало трудно дышать. Он хотел отвести руку танцовщицы, но не получилось — ее пальцы сжимались все сильнее. Он трепыхнулся пойманной птицей, попытался высвободиться. Не вышло. Лакшми же тряхнула его, как приготовленного к закланию агнца, и сбросила с кровати, но руки ее при этом не разжались, а начали растягиваться вслед его падению. От ужаса купец хотел закричать. Но не смог.