Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Нет, — сказала Цзинь Фын так твердо, что старушка утерла побежавшие было снова слезы. — Позвольте мне сказать вам: товарищи придут за ним, унесут его, и полицейские больше никогда–никогда его не возьмут, а доктор Цяо Цяо его вылечит. — И, подумав, прибавила: — Все это совершенная правда.
Старушка покачала головой:
— Вы видели, какой он… А у меня ничего нет… ничего, кроме прошлогодней кукурузы, совсем уже черной.
Цзинь Фын на секунду задумалась.
— До завтра этого хватит уважаемому доктору, вашему сыну. — Она достала из корзинки вторую плетенку с картофелем и поставила на стол перед старушкой.
Старушка прижала к своей старой груди голову девочки и поцеловала ее сухими губами. Поцелуй пришелся в то самое место, откуда начиналась косичка, связанная красной бумажкой. И на этот раз волосы девочки остались сухими, потому что старушка больше не плакала.
Видя, что Цзинь Фын собирается уйти, старушка сказала:
— Останьтесь с нами, прошу вас. У меня нет сил, а ему нужно помочь.
Девочка посмотрела на старушку, на ее трясущиеся, слабые руки, на умоляющие глаза, готовые снова наполниться слезами, и обернулась к двери, сквозь которую виден был лежащий на кане доктор. Она посмотрела на его лицо и поняла, что действительно без нее старушка ни в чем не сможет ему помочь. Цзинь Фын захотелось остаться здесь не только потому, что было жалко больного доктора и его мать, но и потому, что она знала: доктор Ли очень, очень хороший человек, ему непременно следует помочь. Но тут она подумала: а как бы поступил на ее месте большой "Красный крот"? Остался ли бы он тут? Нет, наверно, не остался бы, а пошел бы дальше с заданием командира. Цзинь Фын положила свою маленькую загорелую руку на сухую руку старушки и, преодолевая жалость, сказала, как взрослая ребенку:
— Потерпите, очень прошу вас. Я непременно вернусь. — И, подумав, прибавила так, что старушка улыбнулась впервые с тех пор, как девочка ее знала: — Вот вернусь и, если позволите, подумаем с вами вместе.
Она пошла через двор к изгороди, в которой был лаз ко входу в следующую галлерею, а старушка стояла у двери и глядела на дорогу: нет ли там кого–нибудь постороннего.
На дороге никого не было, и девочка сошла под землю. Этот ход должен был привести ее в самую миссию. Никем не замеченная она выйдет из–под земли в кустах акации за гаражом.
Девочка засветила фонарик, нагнулась и побежала.
Между десятью утра и двумя пополудни в доме миссии никого из постояльцев не оставалось. Эти часы, когда солнце стоит высоко, гости китайцы и американцы — проводили у маленького бассейна и забавлялись кормлением рыбок.
В доме находилась только прислуга. У Дэ, грохоча сковородками с еще большим ожесточением, чем обычно, готовила второй завтрак. Девушки приступили к уборке комнат.
Ма Ню отправилась в направлении Тайюани, намереваясь проникнуть в город. Повез ее У Вэй на старом, дребезжавшем всеми суставами автомобиле, собранном им из брошенных миссией двух разбитых фордов.
Занятая уборкой, Тан Кэ не сразу услышала настойчивый звонок у ворот и побежала отворять.
За решеткой стояла Цзинь Фын и робко, нараспев выговаривала:
— Овощи, свежие овощи…
Тан Кэ отперла калитку и поманила девочку к себе:
— Овощи свежие?
— Морковь совсем сахарная.
— Без обмана?
— Уверяю вас: как для родных.
Тан Кэ быстро огляделась и понизила голос:
— Почему вы? Где Чэн Го?
Цзинь Фын молча отвернулась. Тан Кэ испуганно схватила девочку за руку.
— Взяли? — меняясь в лице, быстро спросила она.
Девочка ответила молчаливым кивком головы.
Наступило долгое молчание. Девочка продолжала смотреть в землю и дрожащими пальчиками мяла край платьица.
— Никого не выдала? — тихо спросила Тан Кэ.
Девочка подняла на нее глаза, опушенные длинными штрихами необыкновенно густых ресниц, и с укоризной, от которой Тан Кэ стало не по себе, сказала:
— Чэн Го?
— Да, да… — растерянно проговорила Тан Кэ: — Я знаю… Ее пытали?
— Ей отрубили руки.
— Ох!
Тан Кэ закрыла лицо руками. А девочка сказала совсем тихо, так, что Тан Кэ скорее угадала, чем расслышала:
— …и повесили… вниз головой.
Тан Кэ отняла от лица руки и смотрела на девочку, не в силах проронить ни слова. А та спросила коротко и строго:
— Ну?
Тан Кэ провела рукой по бледному лицу:
— Ей было только четырнадцать.
— Уже четырнадцать, — поправила Цзинь Фын.
— Ты… не боишься?
Вместо ответа девочка, нахмурившись, спросила:
— Извините, пожалуйста, не могу ли я видеть сторожа У Вэя?
— Он уехал в город. Подождите его.
— Извините, но это невозможно… — несколько растерянно проговорила Цзинь Фын. — Видите ли, я очень тороплюсь.
— Тогда передай все мне… Ты же знаешь: мне все можно сказать.
— Благодарю вас, я это знаю, — колеблясь, сказала девочка и затем смущенно добавила: — Извините, пожалуйста, но не могли бы вы немного нагнуться?
При этом она приподнялась на цыпочках, тщетно пытаясь дотянуться до уха Тан Кэ. Той пришлось еще больше нагнуться, и тогда Цзинь Фын приблизила губы к ее уху и, закрыв глаза в стремлении быть точной, стала шептать. Тан Кэ пришлось напрячь слух, чтобы не пропустить ни слова.
Приняв передачу и проводив Цзинь Фын, Тан Кэ поглядела ей вслед и, вернувшись к Го Лин, шепнула:
— Маленькая связная.
У Го Лин сделались испуганные глаза.
— Боюсь новых людей.
— Это сестра Чэн Го.
— Почему не она сама?
— Повесили…
Го Лин испуганно взмахнула руками, как бы отгоняя страшное известие. Оправившись, она спросила:
— Зачем пришла связная?
— К нам на самолете послан уполномоченный штаба, женщина. Сегодня ночью она должна была спуститься на парашюте и вот–вот будет здесь.
— Как мы ее узнаем?
— Ее пароль: "Светлая жизнь вернется. Мы сумеем ее завоевать. Не правда ли?"
— Какой странный пароль!
— Мы должны ей подчиняться беспрекословно, исполнять все ее приказания.
— Мне это не нравится.
— А тебе хочется, чтобы партизанам было предоставлено право обсуждать приказы?
— Ты опять скажешь, что я трусиха, ну что ж, я и не скрываю: да, я трусиха. Я боюсь всех, кого не знаю; боюсь всех тайн и вот таких приказов. Придется быть настороже. Посмотрим, что собою представляет эта женщина…