— Вы что–нибудь заметили? — с интересом спросила Мэй.

— Тут есть одна злобная старуха, — сказал Биб: — Анна, здешняя повариха.

Мэй испытующе взглянула на агента:

— Вы ее подозреваете?

— Как только мы ее застукаем… — хвастливо начал Кароль.

— Лишняя формальность, — прервала его Мэй. — Ее нужно попросту уничтожить. Я этим займусь. — И, как бы невзначай, прибавила: — Кстати, вы совершенно уверены в преданности той, которую здесь называют сестрой Марией?

— Наша с головой, — уверенно сказал Биб.

— Безусловно, — подтвердил Кароль.

Дверь отворилась, и своею эластичной, немножко пританцовывающей походкой вошла Ма. Женщины смерили друг друга быстрым, испытующим взглядом.

Мэй первая сделала шаг навстречу Ма, протянула ей руку:

— Меня зовут Ада.

Ма молча приняла пожатие. Потому ли, что было очень жарко, а Ма, идя сюда, торопилась, или потому, что безотчетное волнение овладело ею под прямым взглядом проницательных глаз гостьи, но Мэй видела, как краска покидала щеки китаянки. Биб сам был слишком взволнован первой беседой с новой начальницей, поэтому он не заметил ни этой бледности, ни того, как Ма чуть–чуть прикусила губу. Биб представил гостью Ма:

— Мисс Ада — новый врач миссии…

Мэй поспешно перебила его:

— Могу ли я быть уверена, что вы в мое отсутствие внимательно осмотрите окрестности виллы? На генерала Янь Ши–фана готовится покушение.

— В Джиту помешались на покушениях, — со смехом ответил Биб.

— Партизаны поклялись его похитить.

— Если бы речь шла о том, чтобы выстрелить в него или взорвать его автомобиль, я бы еще поверил. Но такие детские попытки обречены на провал.

— Это хорошо, что вы так уверены, — негромко проговорила Мэй.

— О, у нас есть к этому все основания! — воскликнул Биб.

— Это хорошо… — повторила она и, подумав, обернулась к Ма: — Не покажете ли мне мою комнату?

После некоторого колебания Ма с видимой неохотой повела Мэй во второй этаж.

Пока женщины не скрылись за дверью, Биб стоял и улыбался, как будто Мэй могла видеть эту улыбку спиною сквозь разделявшие их стены. Потом он с силою ударил Кароля по широкой спине.

— Вот так штучка, а! С ее приездом тут станет веселей. Бабы, кажется, как следует вцепятся друг другу в волосы, а?

— Пожалуй, вцепятся.

— Ее не предупредили о том, что Мария — свой человек у Баркли и с нею шутки плохи… Тем лучше, тем лучше! — воскликнул Биб, потирая руки.

В задании, полученном от "Медведя", Цзинь Фын не видела ничего странного. Она привыкла ко многому, что показалось бы необыкновенным человеку, пришедшему со стороны и не знавшему сложной борьбы, происходившей между подпольщиками и врагами, которыми были сначала японцы, потом гоминдановцы и, наконец, еще американцы. А Цзинь Фын видела так много и слышала такое, что уже ничему не удивлялась и ничего не пугалась. Она не хуже взрослой знала, что ждет ее в случае провала, знала, какими средствами гоминдановцы будут выпытывать у нее имена, даты, пункты. Но она не боялась, что выдаст товарищей. Ведь ее сестра Чэн Го никого не выдала. Так же будет вести себя в полиции и она сама. Но… все–таки лучше как можно меньше помнить. Очень прав командир, всегда повторяющий ей:

— Будь, как телефонная трубка. Впустила в ухо, выпустила через рот — и все забыто.

— Хорошо.

Сейчас она должна бежать в миссию так быстро, как только могут двигаться ее усталые ноги. Можно забыть про еду, про усталость, про… умирающего доктора. Голод — пустяки. Усталость?.. Ее можно побороть, если покрепче стиснуть зубы, а вот доктор? Бедный доктор! Если Цзинь Фын сегодня же не приведет к нему партизан и они не унесут его под землю, он может никогда уже не встать с постели; он никогда не будет больше лечить людей… Нет, она приведет к нему товарищей, хотя бы пришлось для этого упасть от усталости и голода. Нужно как можно скорее добраться до миссии и предупредить товарищей о возможном появлении провокатора. Потом нужно так же быстро вернуться в штаб и привести людей к доктору.

Сколько ли это будет? Цзинь Фын пробовала подсчитать и сбилась. Много, очень много ли. Пожалуй, больше, чем она сможет пробежать в этот день. Даже больше, чем может пробежать взрослый партизан. И все–таки она должна их пробежать! Она же хорошо знает, что иногда партизаны идут без отдыха и без пищи и день и два. Операция бывает длинной, и у них нехватает запасов, а просить у крестьян — это значит рисковать подвести их под виселицу. Девочка знает все это и будет вести себя, как взрослый партизан. Вот и все.

За этими размышлениями совсем незаметно прошел тяжелый кусок пути до домика матери доктора Ли. Сейчас же после поворота, отмеченного кругом и стрелой, будет виден свет, падающий из колодца. Конечно, вот и поворот! Вот знак: круг, а в круге стрела. Только на этот раз Цзинь Фын не зайдет к старушке. Пускай та даже не знает, что она тут пробегала. Только бы старушка не забыла про ковшик, иначе как же вылезешь из колодца? Но странно: девочка миновала поворот с кругом и стрелой, а света из колодца все не видно. Странно, очень странно!.. Вот в луче фонаря мелькнули и камни колодезной кладки… Но почему эти камни торчат из кучи земли? Почему куча земли высится до свода, почему обвалился и самый свод?..

Цзинь Фын с беспокойством осматривала неожиданное препятствие. Ведь если торчащие здесь камни действительно являются частью колодезной трубы, значит она обрушилась, значит выхода на поверхность больше нет! Этот обвал означал для Цзинь Фын необходимость вернуться в город и уже снаружи, по поверхности, искать обхода гоминдановских патрулей, чтобы попасть в миссию… Страшная мысль пришла ей: а уж не побывала ли тут полиция, не ее ли рук это дело — обвал колодца?.. Но зачем полицейские оказались тут, около колодца? Уж не пришли ли они за доктором? Ах, как ей нужно знать, что случилось наверху!

Девочка в отчаянии опустилась на кучу земли и погасила фонарик. Внизу царила тишина — хорошо знакомая ей тишина черной пустоты подземелья, куда не проникает ни один звук из внешнего мира. Там, наверху, может происходить что угодно, какие угодно события могут потрясать мир, — здесь будет все та же черная тишина…

Хватит ли у нее сил на то, чтобы, вернувшись к выходу в город, еще раз проделать весь путь к миссии поверху?

Ее мысли неслись с отчаянной быстротой; мысли эти были совсем такие же, какие были бы в эту минуту и в голове взрослого: она не должна спрашивать себя, хватит ли сил; должна спросить об одном: хватит ли времени?..

Цзинь Фын поднялась с земли и пошла, не замечая того, что ноги ее уже не передвигаются с той легкостью, как прежде, а на каждом шагу ее стоптанные веревочные сандалии шаркают по земле, как у старушки.

Да, Цзинь Фын уже не бежала, а шла. Она несколько раз пробовала перейти на бег, но ноги сами замедляли движение. Она замечала это, только когда почти переставала двигаться. Тогда она снова заставляла себя ступать быстрей, а ноги снова останавливались. Так, борясь со своими ногами, она перестала думать о чем бы то ни было другом: ноги, ноги! Все ее силы были сосредоточены на этой борьбе. Вероятно, поэтому она и не заметила, что свет ее электрического фонарика с минуты на минуту делался все более и более тусклым. Батарейка не была рассчитана на такое длительное действие. Она была самодельная. Такая же, как у командира отряда, как у начальника штаба и начальника разведки. Эти батарейки делал молодой радист под землей.