– А если коровы нынче не могут больше молока дать, чем в прошлом году, то директор совхоза в нужном месте нолик нарисует и порадует начальство хорошей цифрой. Не нами это очковтирательство придумано, не нам его и отменять!

Вернувшись от Балагурова, Павел Васильевич вызвал Ефремова.

– Поговори с Туристом. Нам нужна парочка надежных свидетелей по Быкову. Таких, кто бы уверенно опознал его по фотографии.

– Сделаю! – заверил Игорь.

В тот же вечер он встретился с Игнатовым, объяснил сложившуюся ситуацию.

– Помоги нам выкрутиться в этом году. На следующий год мы навстречу пойдем.

– Люди у меня есть. Как-то мои парни решили избить Быкова, да я не дал. Пацаны его хорошо запомнили, по фотке опознают. Но ты скажи мне: вы решили окончательно похоронить это дело?

– Мы-то здесь при чем? – дернулся Игорь. – Нас процент душит, вот мы и идем на крайности. Уголовное дело по факту убийства Бурлакова как было, так и останется. Попадется преступник – посадим, никто его отмазывать не будет.

– Что за страна у нас такая: все какие-то понты, какая-то показуха. Кому это все надо?

– Веришь – не мне, – ткнул себя в грудь Ефремов. – Мне за этого Быкова второй выговор за полгода грозит.

– Серьезно? Тогда говори, кому и куда прийти. Девочку в это дело вплетать не будем?

– Какая из нее свидетельница? По уму, она все видела и ей можно доверять, а начнут прокуроры ее показания изучать и возмутятся: мало ли что шестиклассница могла навыдумывать за сто рублей?

– Игорь, дай слово, что ты лично не дашь это дело в архив списать.

– Слово офицера: пока я работаю в милиции, я буду помнить о нем.

Во вторник Ефремову позвонил участковый Полозов из Машиностроительного РОВД.

– Игорь Павлович, с вами хочет встретиться гражданка Гасанова Любовь Викторовна.

– Кто такая? – сразу не понял Ефремов. – Ах да! Дочь Ефросиньи Ивановны. Что она хочет от меня? Встретиться и поговорить о наследстве и прописке? О прописке я с ней разговаривать не буду, а о вещах – пожалуйста. Сегодня в шесть вечера я буду дома.

Чтобы уйти с работы пораньше, Ефремов выдумал встречу с ценным агентом. В назначенное время он был дома. Дочь Ефросиньи Ивановны пришла в сопровождении участкового и незнакомого молодого мужчины.

– Я пришла поговорить с вами о прописке, – с порога начала Гасанова. – Каким образом вы смогли прописаться в нашей квартире?

– Почему вас не было на похоронах? – задал встречный вопрос Ефремов. – Вы получили телеграмму?

– Она пришла слишком поздно, – опешила Гасанова. – Я получила ее в день похорон. Я вообще подумала, что это чья-то дурацкая шутка. Но вы не увиливайте от ответа. Кто прописал вас здесь?

– Вы, любезнейшая, в течение последнего года не появлялись у вашей престарелой больной матери, а теперь задаете мне странные вопросы. Здесь, в этой квартире, я прописан по личной просьбе Ефросиньи Ивановны. Еще вопросы?

– Я выросла в этой квартире! – визгливо выкрикнула женщина.

– Ну и что с того? – пожал плечами инспектор. – В настоящий момент вы не имеете на эту жилплощадь никаких прав.

– Позвольте посмотреть ваш паспорт? – попросил молодой человек.

– А вы кто такой? – строго спросил незнакомца Ефремов.

– Я – адвокат! – гордо ответил молодой мужчина.

– Мы вроде бы еще никого не посадили… – не сразу понял ситуацию инспектор, привыкший в адвокатах видеть исключительно защитников по уголовным делам.

– Любовь Викторовна заключила со мной соглашение на представительство ее интересов в гражданском деле, – объяснил свое присутствие в квартире мужчина.

– В каком деле? – переспросил Ефремов. – Мы что, в суде? Впрочем, если у гражданки Гасановой есть деньги, пусть нанимает кого хочет.

– Паспорт, – напомнил адвокат.

– Через мой труп! – отрезал Ефремов. – Внешний вид гражданки Гасановой не вызывает у меня доверия. Похоже, что она перед визитом выпила для храбрости водки. Сейчас я дам ей паспорт, она его порвет на клочки, а мне – бегай потом, восстанавливай документ? Если у вас есть желание поговорить о моей прописке, идите в ЖКО, в паспортный стол, идите к черту лысому и у него спрашивайте, кто и как меня прописал в этой квартире! Я на эту тему больше разговаривать не буду.

– Товарищ Ефремов действительно здесь прописан, – заметил участковый.

– Адвокат! – обратился инспектор к молодому человеку. – Вы разъясните клиентке, что после смерти ее матери квартира отошла бы государству, но никак не ей.

– Хорошо, – неохотно согласилась Гасанова. – С пропиской мы потом, через суд, разберемся, а о вещах поговорим сейчас. Тетя Капа мне сказала, что мама на похороны отложила много денег. Где они?

– Спросите об этом у Капитолины Федоровны. Я про деньги ничего не знаю, – уверенно ответил Ефремов.

– Украл?! – воскликнула Любовь Викторовна.

– Если я услышу в свой адрес еще одно оскорбление, то вы, любезнейшая, прямо отсюда поедете на пятнадцать суток за оскорбление представителя власти.

– Ты меня не стращай! – затряслась от злости Гасанова. – Ты сейчас не на работе. Ты…

– Во-первых, – жестко отчеканил Ефремов, – называйте меня на «вы». Во-вторых, советский милиционер всегда находится при исполнении служебных обязанностей. Я официально предупреждаю вас: еще одна хамская выходка, и сегодняшний вечер вы закончите в милиции.

– Давайте не будем горячиться, – предложил адвокат. – Любовь Викторовна хотела уточнить время, когда она сможет забрать свои вещи.

– Свои? – удивился инспектор.

– Она прямая наследница Ефросиньи Ивановны, и все, что находится в этой квартире, принадлежит Любови Викторовне. Завтра моя клиентка сможет забрать свое имущество?

– Он до завтра все ценное спрячет! – возразила Гасанова. – Я сегодня хочу кое-что забрать.

– Значит, так! – продолжил чеканить прописные истины Ефремов. – Согласно действующему законодательству, наследник вступает в права на наследуемое имущество через полгода после смерти наследодателя. Дабы вы, Любовь Викторовна, мне больше не хамили, приходите через полгода, тогда и поговорим.

– Как через полгода? – искренне поразилась дочь Ефросиньи Ивановны.

– А вот так! – начал было Ефремов, но участковый перебил его.

– Товарищи! – громко сказал он. – У меня мало времени. Если через пять минут вы не придете к соглашению, я ухожу. Я ваши склоки выслушивать не собираюсь.

– За полгода он все вещи… – Люба замолчала, подыскивая корректные слова. Адвокат поскучнел. Ефремов, напротив, повеселел.

– За полгода я все перепрячу, – серьезным тоном заверил он. – Старые женские халаты, поношенные комнатные тапочки, сшитые при царе Горохе лифчики – это же бесценное состояние! Я озолочусь на этом барахле. Посмотрите на этот настенный коврик. Ему место в музее под вывеской «Даже голодная моль отказалась отведать это старье».