заметил что-то такое внизу на сцепке, и сначала мне показалось, что это разноцветный ком, типа связанного в узел тряпья, но потом я сфокусировал взгляд и различил в том коме ступни, ноги, тело, голову. И я заорал: Мемфис! Мемфис!

Конечно, ты меня не услышала, потому что поезд грохотал очень громко. Я потом сообразил, что он заглушает мой голос своим лязгом, к тому же мне в лицо бил ветер и выхватывал у меня изо рта слова и относил их назад, в сторону кабуза. Зато я нашел тебя, Мемфис. Я был прав, и мой сон сбылся! Какая же ты чертовски сообразительная! Нет, ты не просто сообразительная, ты мудрая и древняя, как Воины-орлы.

Я нашел тебя и был вне себя от радости, чувствовал себя таким сильным и таким бесстрашным, что и думать забыл, что у меня только что кружилась голова. Я заторопился к тебе вниз по лестнице, слишком быстро, и едва не соскользнул с нее, но удержался. Я долез до низа лестницы, с последней ступеньки спустил обе ноги на сцепную площадку, сделал несколько шагов и опустился возле тебя на коленки. Ты спала глубоким сном, как будто ничего не случилось, как будто всегда знала, что все будет хорошо и как надо. Сначала я хотел крикнуть тебе в ухо и разбудить тебя, крикнуть что-нибудь типа: «Нашлась!» Как будто мы все это время просто играли в прятки. Но потом решил, что лучше разбудить тебя нежно. Я обполз вокруг тебя, сел и уперся рюкзаком в металлический борт гондолы. Твоя голова касалась моей ноги. Тогда я очень осторожно двумя руками приподнял твою голову и подсунул под нее свою ногу, и от этого у меня сразу возникло ощущение, что мир возвращается на свои круги.

Тут я сообразил, что теперь еду на поезде задом наперед и тени, стога сена, заборы и кустарники проплывают мимо меня и каждый раз чуточку ударяются в меня шоком, но я решил, ну и пусть, какая разница, ведь я нашел тебя и моя езда задом наперед сейчас нисколько не плохая примета, на этот раз нет. Я слегка тормошил твою голову, твои непослушные кудряшки, они совсем спутались, пока ты не открыла глаза и не посмотрела на меня искоса. Ты не улыбнулась, а сказала: приветики, Быстрое Перо, наземный контроль. Тогда и я сказал: привет тебе, майор Том Мемфис.

КОСМОС

Когда ты совсем проснулась и села, ты спросила меня, где я был. Я наврал и сказал: да так, за водой и едой ходил. Тут глаза у тебя загорелись, и ты сказала, что тоже хочешь есть и пить, и мне пришлось признаться, что ничего-то я не добыл. Тогда ты спросила, где мы и сколько еще часов или кварталов нам остается до Каньона Эха, а я ответил, что мы почти приехали. Чтобы на время отвлечь тебя, я предложил, чтобы мы забрались на крышу гондолы и поиграли в имена, сказал, если разглядишь несколько сагуаро, я заплачу тебе по монетке за каждое. А ты сказала: нет, я пить хочу, и в животе у меня жжет, а потом снова завалилась спать на площадку, как собака, и опять положила голову мне на ногу. Поезд ехал и ехал, и мы некоторое время сидели тихо, и я поглаживал твой живот по часовой стрелке, как делала ма, когда у нас болели животы.

Наконец поезд остановился. Ты снова проснулась и села, а я на цыпочках подкрался к краю сцепной площадки. Прислонился к стенке гондолы и высунулся из-за угла посмотреть, что там и как. Увидел скамейку, а за ней лоток мороженщицы, закрытый. Но между скамейкой и лотком стоял указатель, и на нем было написано «Боуи». Я обернулся к тебе и сказал, вот оно, Мемфис, здесь-то мы слезем с поезда. Ты не двинулась, а только посмотрела на меня своими черными глазами и спросила, почем я знаю, что нам сходить именно в этом месте. Я ответил, знаю, и все, таков план, верь мне. Но ты помотала головой, что не веришь. И тогда я сказал, ты вспомни, Мемфис, Боуи – это же автор нашей с тобой любимой песни. А ты снова давай мотать головой. Тогда я сказал тебе единственное, что реально знал, что это то самое Боуи, где Джеронимо и его отряд затолкали в поезд, который депортировал их куда-то далеко от их родных мест, и что па нам об этом рассказывал. На этот раз ты головой не мотала, наверное, потому, что тоже вспомнила, но не встала и даже не пошевелилась. Тогда мне пришлось объяснять тебе все остальное, я сказал, что па говорил, чтобы добраться до Каньона Эха, надо сначала спрыгнуть с поезда в Боуи.

Он так сказал? – спросила ты. Я кивнул. Ты встала и пошла к краю площадки, а свой рюкзак волочила за собой. Я спрыгнул на землю и помог тебе слезть, а потом надеть на спину рюкзак. Щебенка у нас под ногами была твердая и горячая, и хотя мы не двигались с места, казалось, что мы все еще едем на поезде. Мы пошли к скамейке и уселись прямо с рюкзаками на спинах. Всего через несколько секунд поезд дал свисток и снова тронулся. Я был не уверен, то ли радоваться, что мы так вовремя сошли, то ли, наоборот, мы все испортили, и, прежде чем я разобрался в этом вопросе, ты снова спросила, где находится Каньон Эха? Пришлось снимать со спины рюкзак и доставать мамину большую карту дорог, и ты спросила, что я делаю, а я сказал: ш-ш-ш, подожди, дай мне изучить карту.

Я весь сосредоточился на поиске знакомых названий. И скоро нашел Боуи и горы Чирикауа и Драгунские горы, и все это на одном и том же развороте маминой карты, так что, по крайней мере, я удостоверился, что нам надо ориентироваться по этому развороту карты. Я провел пальцем линию от Боуи вниз на юг, а потом на восток к горам Чирикауа и тут сообразил, что путь гораздо длиннее, чем я воображал.

Я сказал тебе, все окей, теперь нам надо встать и пройти еще немножко. А ты посмотрела на меня так, словно я двинул тебя кулаком в живот. Сначала глаза у тебя наполнились слезами, и на нижних кромках проступили красные ободки. Но ты сдержала слезы и посмотрела на меня немного диким взглядом, полным самых злобных мыслей. Я понял, что начинается, и оно началось. Ты вышла из себя. Нет и нет, Быстрое Перо! – заорала ты и вскочила со скамейки. Голос у тебя прерывался и рычал от ярости. Потом ты выкрикнула «Иисусе, бляха-муха, Христе», и я чуть не засмеялся, но не стал, потому что могу сказать тебе, ты очень всерьез употребила это выражение, как его употребляют взрослые, и ты наконец-то поняла, что оно значит, а может быть, уже все время понимала его. Ты заявила, что я самый разужасный проводник на свете и самый никудышный брат и что ты с места не сдвинешься, пока ма с па не придут и не найдут нас здесь. Ты спросила, зачем я вообще завел нас сюда. Я ответил, как обычно отвечали в таких случаях ма с па, что-то типа: вот станешь постарше, сама поймешь. От этого ты только сильнее разъярилась. Ты продолжала вопить и пинать ногами щебенку. Пока я сам не встал со скамейки, не обнял тебя за плечи и не сказал, что у тебя нет выбора, что сейчас у тебя только и есть, что я, и, значит, ты или принимай все как есть, или оставайся тут сама по себе. Наверное, ты была права, я никудышный брат и еще более никудышный из меня проводник, не то что ма, Счастливая Стрела, которая что хочешь найдет и никогда не заблудится, и не то что Папа Кочис, который всегда и везде брал нас с собой и ото всего защищал, но эту часть своих мыслей я оставил при себе. И просто смотрел тебе в глаза, стараясь смотреть сердито, но вместе с тем ласково, как они иногда смотрели на нас, пока ты наконец не вытерла слезы и не сказала: ладно, так и быть, хорошо, поверю тебе, хотя еще долго после этого не желала смотреть мне в глаза.

СВЕТ

Мы шли какое-то время вдоль путей, и я нес под мышкой большую карту ма, а в руке теперь держал компас. Мы прошли мимо странного загона, где по-старомодному одетые мужчины с дробовиками либо собирались перестрелять друг дружку, либо разыгрывали какую-то сценку. Мы даже не остановились посмотреть, что там у них, но я решил, что надо их сфоткать. Я полез в рюкзак за поляроидом и тут только сообразил, что забыл маленькую красную книжку на крыше поезда. Я-то думал, что положил ее обратно в рюкзак, а оказалось, что нет. Хорошо, хоть вытряс из нее