Сколько мне нужно времени, чтобы добраться до квартиры Виолетты? Секунд десять. Но для меня они растягиваются в вечность, стоит только услышать жалобный крик. Мне нет смысла прислушиваться — это Кира.

“Помогите, пожалуйста!” — вот то, что простреливает меня насквозь, когда оказываюсь у гребаной двери. Сейчас от Руслана Валевского осталась только оболочка, переполненная жгучим желанием убивать. Никому и никогда я не позволяю пальцем трогать мое. А уж доводить до истошных криков? Подавно.

У меня один способ проходить сквозь запертые двери: выбивать ногой чертовы замки. Грохот, визг выглянувшей из своей квартиры соседки, мои на удивление четкие движения и Кира, падающая на пол.

Это все какой-то бред. Перед глазами сквозь алую пелену проступают расплывчатые образы.

Я всеми силами пытаюсь не потерять самообладание, когда хватаю за шкирняк какого-то уебка. Но не переусердствовать трудно, потому что он только что своими ебучими граблями держал мою Киру.

И это единственное, что меня волнует сейчас.

За спиной возня, шум, гам, вопли. В моих руках кусок говна, по странной случайности именуемое человеком. Нет, это не человек и даже не животное. Это тварь самая настоящая. Еще и дрожащая.

Краем глаза цепляю Киру. Она, как болванчик, вскакивает на ноги, орет мое имя, а лицо перекосило от страха.

— Я обознался, обознался! — пытается достучаться до меня дерьмоед, а я встряхиваю его хорошенько. — Я ничего не делал, я обознался! Они похожие! Перепутал! Брат, перепутал я!

Он отбрыкивается, выкрикивая свои гнилые оправдашки. Рядом визжит какая-то баба, но я не вижу ничего, кроме глаз Киры. Они такие огромные сейчас — чистый малахит.

Она шевелит губами, но я ничего не слышу. В ушах шумит, ярость все еще клокочет во мне, бушует энергия.

Я отбрасываю от себя все еще пытающегося что-то мне объяснить мужика и иду к Кире. Она шепчет: "Прости, прости, пожалуйста, я дура, дура", но глаза сухие и огромные. Обхватываю ее лицо руками, ощупываю, провожу пальцами по скулам, спускаюсь ниже. Это не ласка, это дикое желание убедиться, что с ней все хорошо.

— Он тебя ударил? Больно? Где-то болит?

Я не спрашиваю о самом главном, и немой вопрос повисает в воздухе. Ну же, Кира, услышь меня, пойми! Не заставляй вслух произносить. Не выдержу, не смогу выдавить из себя это.

Наверное, по выражению моего лица, по сведенной судорогой челюсти, жадным ощупывающим движениям Кира все понимает.

— Нет-нет! Ничего! Со мной все хорошо. Руслан, он не трогал меня! — она гладит меня по плечам, заглядывает в глаза, робко и очень виновато улыбается, и меня отпускает.

— Значит, выживет, — криво усмехаюсь, царапаю словами горло. А потом наклоняюсь ниже, к самому уху, и обещаю зловеще: — Накажу.

Она кивает, будто заранее готова даже к смерти. Виновата же? Еще как виновата. Но об этом потом.

Пока что есть дела поважнее. И если поторопимся, то еще и на самолет успеем.

— Руслан, — хватает меня за руку Кира, а на ее лице мертвенная бледность проступает.

Потому что в дверях, в самой гуще толпы ротозеев, стоит Виолетта.

Кира

Это моя сестра, точно она. Если и оставались у меня раньше хоть какие-то сомнения, теперь пропали окончательно.

Сейчас, когда нас разделяет всего несколько шагов, на все тысячу процентов понимаю, почему Руслан и вот этот идиот так легко нас перепутали.

Я очень похожа на отца, но еще больше на бабушку. Мама даже шутила, что Кира Степановна настолько властная особа, что просто не могла допустить, чтобы внучка была похожа на кого-то другого, кроме нее. Вот и включила небесный ксерокс, пошаманила, да и получила меня — свою копию.

Кира такая же. Разве что глаза темнее моих и грудь больше. Даже рост примерно одинаковый. Конечно, если присмотреться, то мы не близнецы: мой нос чуть шире, а губы Киры тоньше, но в общем и целом мы одинаковые.

Сестра, надо же… удивительно. Думать о ней было странно, а видеть своими глазами — поразительно.

Мы обе Киры, обе дочери своего отца, но что еще в нас общего, кроме половины набора ДНК и внешности? И есть ли что-то вообще?

Мужик, ждавший ее, а напавший на меня, странно дергается в сторону сестры, а она отшатывается. Кажется, она ничего вокруг не замечает, а в глазах настоящий хоровод самых разных эмоций. И она бы наверняка сбежала — я уверена в этом, но что-то мешает.

Страх? Паника? Неверие? Наверняка. Кира сжимает в руке связку ключей так сильно, сжимает в кулаке, будто хочет сок выдавить, что я на расстоянии ощущаю, как острые грани впиваются в ее кожу. Уверена, сейчас ей очень больно, только замечает ли она это? Понимает ли, что добровольно калечит саму себя?

Руслан умнее меня не только потому, что взрослее и опытнее. Он просто умный, а еще мужчина и понимает своего собрата лучше: хватает его за плечо, резко разворачивает к себе и бьет точно в челюсть.

Молниеносный выпад, бросок — очень точный и очень хищный. Мужик издает странный булькающий звук и оседает на пол. Падает кулем прямо Руслану под ноги. Толпа наблюдателей ахает, кажется, восхищенно. Того и гляди, сейчас начнут подбадривать и скандировать речевки.

— Готов. — Рус морщится, потирает костяшки на руке, а я пугаюсь, что вот только что на наших глазах произошло убийство.

Но Руслан на удивление спокоен. Переступает через свою жертву, уверяет, что он жить точно будет и смотрит на меня вопросительно.

Я удивительным образом понимаю его без слов. Едва заметно киваю: да, я в порядке.

И никто из нас не обращает внимания на разновозгласный отклик толпы соседей. Те толкутся, невольно выстроившись вокруг Киры, заглядывают в квартиру в поисках поводов для сплетен и долгих обсуждений. Чего б не пялиться на нас, когда бесплатное цирковое представление разыгрывается прямо под их любопытными носами? Им только попкорна не хватает да удобных кресел под попами.

Время замирает в узкой прихожей, чтобы вскоре понестись вскачь.

Руслан теряет терпение — меня и саму начинает раздражать это прицельное внимание чужих людей — и матом, очень убедительно и витиевато выпроваживает всех и каждого. Похоже, здесь понимают этот язык лучше остальных.

Толпа соседей редеет, и через пару мгновений их будто корова языком слизывает. Шаркают ногами, хлопают дверьми, переговариваются, но все звуки в итоге стихают.

Остаемся мы с Русланом, вырубленный мужик и Кира-Виолетта.

Сестра явно в шоке: почти ни на что не реагирует и, кажется, даже не понимает, что вокруг нее происходит. Она смотрит только на пол и что-то тихо-тихо говорит.

И я вдруг думаю: хорошо, что этот человек первой схватил меня. Слишком плохие вещи он говорил, слишком безумным казался.