— Да, конечно, — бормочу себе под нос, ретируясь из кабинета с тупой болью в груди, с привкусом какого-то разочарования. Личные отношения и работа — разделяй. Наверное, это хорошо. Папочка мой не сумел разделить, итог мы имеем в виде младшего братика.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Варя все так же напоминает мне осьминога, умудряясь делать несколько дел одновременно: отвечать на письма, принимать звонки, кивать или моргать людям, которые заглядывают в приемную. Я не справлюсь с таким темпом… Я кофе ему холодный принесла, а ему надо горячий…

— Ты всегда успеваешь приносить ему горячий кофе? — стою перед столом Вари, у нее возникла пауза, и она задумчиво смотрит перед собой. Поднимает голову, пытается догнать смысл моего вопроса.

— Он пьет горячий.

— Я в курсе. Но ты всегда успеваешь в этом темпе подать горячий кофе?

— Да. Так… — вспоминает, что видимо должна меня обучить чему-то, но я уже беру пальто с вешалки. — Ты куда?

Из кабинета выходят серьезные мужчины. Кто-то смотрит сурово по сторонам, кто-то качает головой своим мыслям, кто-то выглядит так, словно ему требуется «скорая помощь». Последний выходит Давид, ищет меня глазами, найдя, поджимает губы.

— Алена, зайди ко мне в кабинет, — не ждет ответа, скрывается в своем офисном логове. Оставляю пальто.

В кабинете прохладно. Окна после совещания на распашку, увидев, как я передергиваю плечами, муж поспешно их прикрывает. Сажусь на стул возле его рабочего стола, разглаживаю юбку, как примерная ученица на приеме у директора.

— Извини, — пододвигает стул, садится напротив. — Конец года, дел невпроворот.

— Я уже поняла. Кажется, вновь поспешила с предложениями, — не смотрю на Давида, он берет меня за подбородок, приподнимает его, заставляя посмотреть в глаза. Вот сейчас карие глаза привычно знакомы, там нежность вперемежку с лаской и заботой.

— Я с Варей вчера поговорил. Мне не с руки менять секретаршу, когда в офисе царит полный хаос. Если ты все еще хочешь быть возле меня на работе, все будет так, как я сказал в начале рабочего дня, — его рука очерчивает мои губы, большой пальце оттягивает нижнюю губу. Смотрит задумчиво, сдерживая какую-то странную улыбку. Оставляет в покое мое лицо, берется за пуговицы блузки и начинает медленно расстегивать. Непонимающе хлопаю ресницами.

— Что ты делаешь? — шепотом спрашиваю, сомневаясь в правильности выводов его действий.

— Знаешь, мне мысль заняться сексом в кабинете пришлась по вкусу. Учитывая, что дома, как-то не заладилась наша личная жизнь, стоит сменить локацию, — оттягивает чашечки бюстгальтера. Шумно втягиваю в себя воздух.

— Серьезно? Дверь не заперта, телефоны не отключены…

— А ты, как и я, хочешь этого, — каждая хриплая нотка отдается внутри меня, по нервам, как по оголенным проводам, ток идет вниз, к животу. Сжимаю бедра, чувствуя, как трусики становятся мокрыми.

— Говорить, представлять — одно, а на деле… — недоговариваю, Давид опускает чашечки бюстгальтера и зажимает между пальцев соски. — Боже мой… — прикрываю глаза. Прикусывая губу.

— Хочешь меня? — слишком часто вспоминаю бога, но боже мой, как человек может обладать таким низким голосом, от которого вот-вот кончишь, просто слушая его.

— Нет, — выдыхаю ответ, а мерзавец ухмыляется и опускается передо мной на колени. — Что ты делаешь? — я, наверное, сейчас похожа на недоразвитого человека, не совсем понимаю, чего ожидать. Дыхание сбивается, едва мне разводят ноги в разные стороны.

— Хочу сделать тебе приятное, — проводит ладонью по ноге, стайка мурашек по коже и табун единорогов в голове оглушаю меня с ног до головы.

— Может дома? — сама бесстыдно приподнимаю бедра, позволяя стащить с себя колготки и трусики. — Я как бы стесняюсь, — ни хрена не стесняюсь, но строить недотрогу перед мужем мне нравится, как и нравится чувствовать его дыхание на обнаженной коже бедер. Ничего не говорит, пододвигает меня к краю стула, снимает ботильоны, одежду с ног.

— Ты сводишь меня с ума, Алена, — юбка задирается выше, вот он уже любуется мной, облизывая губы.

— Сильно свожу с ума? — цепляюсь за стул, когда Давид нагибается и целует внутреннюю сторону бедра.

— Очень. Ни о чем не могу думать, — закатываю глаза, как только его язык проходится там, где сконцентрировалась вся моя жизненная энергия. Я сейчас поплыву на этом стуле. Стараюсь максимально тихо себя вести, не шевелиться, не дышать, но выходит очень плохо. Руки уже смещаются на голову мужа, ноги разведены максимально широко, в голове давно совсем далеки от скромности картинки.

— Божечки…

— Я хочу тебя… — шепчет, втягивая в рот нежную плоть.

— Представь, это очень взаимно, — бормочу, Давид приподнимается и целует в губы, с готовностью отвечаю на этот поцелуй.

— Я на работе не трахаюсь, поэтому здесь нет презерватива, — вводит два пальца, я цепляюсь за его плечи, откидывая голову назад. Припадает к шее, подразнивая меня движениями между ног, массируя клитор большим пальцем.

— Есть календарь безопасных дней, — не хочу терять возможность ощутить Давида внутри себя без защиты. Кажется, у меня действительно безопасные дни. — У меня те самые дни, когда можно без презерватива.

— Уверена? — целует за ушком. Я не отвечаю, я сейчас полностью на его пальцах, на его стремлении доставить мне удовольствие. Табун и стая меня топчет. Сметает на пути. Превращает в ничто. Мой крик заглушают горячие губы, язык подстраивается под ритм руки, и теперь меня еще наглым образом трахают в рот. И мне нравится эта грубая похоть, не прикрытая моралью. Я сбиваюсь в подсчетах своего оргазма, жду очередной. Я кайфую от каждого прикосновения, движения.

Отстраняется, смотрит на меня темным взглядом, прикусывает опять губы, всасывает то нижнюю, то верхнюю. Мнет мои груди, лаская напряженные соски. Засос между грудями, встает, заставляет меня развернуться к нему спиной. Я максимально прогибаюсь в пояснице, опираясь на спинку стула. Можно еще раз вспомню Бога? Божечки… Так нельзя… Нельзя быть настолько чувствительной к чувственному сексу, когда тут похоть смешивается с нотками наслаждения, когда красивое соседствует с грубым, сладкое с горьким. Я не могу сказать, что Давид меня трахает, хоть его движения довольно резки и глубоки, заставляющие тихо скулить от остроты. Я чувствую его. Никогда ранее так никого не чувствовала и вряд ли почувствую в будущем, когда ты не просто един с человеком, ты почти в нем.