— Ты быстро учишься, тюремщик. — Ноэми посмотрела на великана больными глазами из посиневших впавших глазниц. — Вообще при настоящей даме нельзя употреблять примерно половину слов из твоего словарного запаса, но это тебе придется изучать уже без меня, но зато с тем… что делает тебя мужиком. Я уйду через неделю. Понятно?

— Понятно, понятно. Пошел я.

— Тюремщик.

— А?

— В одной из здешних темниц сидят две женщины, одна должна быть заметно старше другой — родные странника…

— Родные или не родные — по херу мне. Есть две бабы еще, кроме тебя. И все. В остальных темницах пусто. Или тебе еще крыс пересчитать?

— Сидят в разных темницах? — не отреагировала чародейка на остроумное замечание.

— Вместе они сидят. Король приказал. А ты лешего какого интересуешься? Договор у нас о другом был, я под твою дудку плясать вечно не собираюсь.

— Я знаю, знаю, Шолд. И буду держаться наших договоренностей. Но я вынуждена просить твоей помощи еще в одном деле. Обещаю, взамен ты получишь нечто очень стоящее.

Тюремщик поморщился, но не отвел взгляда и не ушел.

— Я видела, что вольного ты не особо жалуешь. Точнее, если бы у тебя была возможность, то ты пришил бы его на месте, верно? Моя интуиция никогда меня не подводит. — дождалась она безмолвного согласия великана прежде, чем продолжить, — Да только ничего этакого королевскому наемнику ты сделать не можешь. Но. Я. Могу.

Чародейка уже стояла на ногах и вовсю мельтешила вокруг великана.

— Хочешь, чтобы мужская сила вольного исчезла? Хочешь, чтобы та кара, которой больше всего ты остерегаешься — на него рухнула?

Великан задумался и покраснел, не скрывая своей растерянности и крайнего интереса к озвученному предложению.

— Как тебе? Ну? Взамен я много не прошу.

— Говори, — медленно произнес великан.

Чародейка облизала сухие губы, собираясь с мыслями.

— Как там узницы?

— Как, как. Сдохнут скоро. Ничего не жрут. Король не хочет, чтобы они сдохли и орет на меня, а потом я ору на них. Так и живем. Пока треклятого медведя не поймают, ничего не поменяется.

— Зайди к ним прямо сейчас и скажи, что через неделю друг Сарвилла поможет им бежать. Это должно придать им сил. Скажи, что отказываться от еды не нужно и что накопить силы надо к побегу. Добудь им все, что они у тебя попросят, но за что никакие подозрения о сговоре на тебя не падут — чистой воды, еды и всего остального. Понял, Шолд?

— Понял, ведьма, — ответил великан. — Еда, вода… и вольный, — он довольно разинул пасть.

— Я выполню свое обещание в день побега. Ступай.

Тогда великан медленно повернулся, расслабленной походкой вышел из темницы, захлопнув за собой тяжелую дверь, и несколько раз провернул ключ в замке.

Мать и сестра медведя были заключены в темнице через несколько дверей вглубь тюрьмы по коридору от того места, где находилась Ноэми. Медведицы провели здесь уже несколько недель и ни один из дней не проходил в спокойствии и умиротворении — то и дело решетка, за которой они сидели, отворялась, и посреди темницы возникал вольный, который их пытал, доводил до слез, рассказывая выдуманную правду о смерти странника или о том, что прямо сейчас за ним отправлен отряд лучших вольных убийц и если они не пойдут навстречу расследованию, то и до них доберется кара за умалчивание и утаивание важных фактов. И ни разу ни сестра Сарвилла, ни его мать, ни дали наемнику ни единой зацепки о планах странника, его сообщниках или безграничных, по его мнению, магических возможностях медведя. Может быть и могли они заговорить, когда отчаянье ощущалось намного острее остальных чувств, да только ни одна, ни другая не имела никакого представления ни о первом, ни о втором, ни о третьем.

Даже если бы все королевские тюрьмы были забиты заключенными под завязку, внешне прокаженные мало чем бы различались — влажные грязные ночные рубашки плотно прилегали к телам женщин, выставляя напоказ изнуренные тела с выпирающими из-под ткани ребрами и ключицами. Их лица были заляпаны темными пятнами, которые могли смыться, а могли и вовсе оказаться синяками, а под сломанными ногтями уже давно собирался толстый слой грязи.

— У тебя нездоровый вид, матушка, — сказала Диодора, убирая с лица матери пучок седых волос и прикоснулась прохладной ладонью к ее разгоряченной щеке.

— Все в порядке, — быстро ответила Берта, от усталости медленно прикрыв синие веки, и также медленно разомкнула их.

— Мы умрем здесь? — еле слышно спросила девушка, но не дождалась ответа матери.

Значило ли это, что такой исход неизбежен? Или молчание Берты всего лишь временное замешательство, которое вот-вот пройдет и родной голос разобьет тишину вдребезги вместе с самыми наихудшими предположениями, возвестив на всю округу «Конечно, нет!»? Хотелось ли Диодоре услышать на свой вопрос однозначный ответ? Тоже нет. Ведь любой ответ, кроме четкого и утвердительного, был бы страшной ложью, всего лишь вселяющей надежду, которой не суждено было оправдаться. Предполагать сейчас что-то, значило лишь одно — вводить себя в заблуждение и лишать способности здраво мыслить.

— К чему были все эти испытания? Почему Касандра позволила Сарвиллу спасти меня? Чтобы я все равно умерла? Чтобы я осознавала, что умираю?

— Успокойся, милая… — заговорила Берта и прижала к себе дрожащее тело дочери. — Успокойся… Одной Касандре известно, почему так произошло и чем это закончится. Но посмотри, сейчас мы дышим, разговариваем. Я чувствую тебя в своих объятиях, а ты чувствуешь, как мои руки прикасаются к тебе. Мы вместе. Разве ни это сейчас самое главное?

Сквозь дверные щели в темницу попал ветер, заиграв с огнем факела и пустив тени в пляс, которые все это время, притаившись бездвижно, подслушивали узниц.

— Матушка.

— Ммм…

— Король не убил нас, потому что надеется, что Сарвилл придет за нами, верно?

— Это так, — ответила Берта, продолжая разглаживать длинные густые волосы дочери.

— Выходит, когда он придет за нами, а Сарвилл обязательно это сделает, они поймают его, а затем убьют нас всех? — Диодора хлюпнула носом.

Берта вновь оставила вопрос без ответа. Было тяжело осознавать, что мысли, которыми она была озадачена с самого момента их заключения, теперь подобрались и к ее дочери. При любом раскладе смерть оказывалась неизбежной. Касандре угодно взять жертву, но право решать, сколько этих жертв будет за нами, подумала женщина и в каком-то неведомом трансе вновь принялась разглаживать волосы дочери.

— Мы должны умереть, — после короткого молчания вдруг заключила Диодора. — Мы попытались обмануть смерть, наивно полагая, что у нас получится, но…

Девушка не успела закончить мысль — ее перебил звук отпирающегося замка. Дверь открылась, и вместе с очередным порывом ветра в темницу завалился тюремщик.