подверглись неописуемо бесчеловечному сексуальному насилию. Насколько я знала, из двух учительниц по крайней мере одна также была изнасилована. Лицо мисс Сумии было искажено болью, в глазах читались отвращение и страх.

Мисс Сумия была примерно моей ровесницей. Высокая, элегантная, красивая чернокожая африканка из племени массалит, милая и приветливая. В суданской культуре учитель — весьма уважаемый человек, и потому насилие над ней было даже больше нежели осквернение. Джанджавиды, похоже, намеренно выбрали именно школу, чтобы показать нам, что могут делать с нами все что угодно, — это был их способ вселить в нас неописуемый ужас.

Сумия не сказала мне ни слова о том, что с ней случилось. Я знала, что она хочет оставить все это в тайне, и понимала почему. Сумия была замужем и боялась, что муж узнает. Она чувствовала себя виноватой: виноватой в том, что не сопротивлялась нападавшим, не отбилась от них, не погибла, сопротивляясь. Лучше умереть и сохранить достоинство, чем перенести смерть души, подвергшейся насилию, — в это верят и массалит, и загава.

Но я и слышать ничего не хотела. С моей точки зрения, каждая женщина и каждый ребенок в этой комнате были жертвами. Как могли они сопротивляться? До нас доходили слухи об изнасилованиях. Такие истории были неотъемлемой частью этой темной и гнусной войны. Но я не очень доверяла этим слухам, и уж тем более ни на мгновение не могла представить себе, что взрослые люди способны делать такое с маленькими детьми. И вот теперь я видела все это своими глазами. То, о чем я боялась и помыслить, оказалось правдой.

К вечеру мы с Саидом зашили последнюю из девочек. Макка, имевшая акушерскую подготовку, помогала нам. Медсестра Сумах промывала раны, кладовщик поддерживал работу угольных печей и непрерывно кипятил воду. Одну только милость Господь явил во всех ужасах этого дня: почти все девочки были слишком молоды, чтобы забеременеть от насильников. Но сейчас обезумевшим жертвам было не до того.

В медпункт были доставлены более сорока девочек, но я знала, что жертв больше. Некоторым родителям было так стыдно, что они забрали дочерей домой, чтобы лечить их в четырех стенах народными средствами. Таким образом они надеялись сохранить случившееся в тайне. Вот печальный факт нашей культуры: жертву изнасилования рассматривают как поврежденный товар, и приключившийся с нею ужас навсегда разрушает ее жизнь.

День подошел к концу, и большинство девочек смогли вернуться домой. Восемь наиболее сильно пострадавших — самые хрупкие, самые младшие — остались. Они — в том числе и маленькая Айша, первая моя пациентка, — были в глубоком шоке и не прекращали плакать. Я держала их в кроватях, под капельницей с физраствором, смешанным с глюкозой, — это должно было помочь от кровопотери и шока.

Родителям я велела принести еды: девочкам нужно попытаться поесть. Лучше всего супа: куриного или бараньего бульона, чего-нибудь легко усвояемого. У самой меня не было времени перекусить, да я даже думать о еде не могла: от потрясения меня тошнило.

Как только девочки попытались немного поесть, я дала каждой по половине таблетки снотворного, чтобы они могли забыться блаженным сном.

Каждая отправилась в страну грез, и мне оставалось только надеяться и молиться, чтобы эта страна оставалась свободной от темных и гнусных кошмаров.

Я села за стол, обхватила голову руками, закрыла глаза и легла лицом на гладкую деревянную поверхность. Не считая родителей пациенток, я была одна: Саид, Макка и другие сотрудники пошли домой отдохнуть. Вскоре, почувствовав чье-то присутствие, я подняла голову. Это была Сумия, учительница.

Она кивнула в сторону девочек:

— Я только хотела узнать, как они… — сказала она.

— Спят, и это хорошо. Надеюсь, утром им будет лучше.

— Ты выглядишь совершенно измотанной…

Я пожала плечами:

— Не думаю, что смогу заснуть после сегодняшнего…

— И все-таки хорошо бы тебе хоть вздремнуть…

— Сумия, расскажи мне, что случилось… Я к тому, что если тебе трудно об этом… просто я чувствую, что мне нужно знать…

— Ты правда хочешь услышать?

Я кивнула. Да, по какой-то необъяснимой причине я хотела услышать. Я надеялась, что это поможет мне справиться со жгучим гневом и болью и я приду к осознанию этого всепоглощающего ужаса, сумею свыкнуться с ним…

— Было около девяти часов, — начала Сумия. — Мы только-только приступили к урокам. Внезапно я услышала стук копыт и дикие вопли. Они выломали двери, разбили окна. Мы даже не успели позвать на помощь. Они как-то вдруг очутились внутри…

Сумия помедлила. Опустив голову, она ушла в себя, переживая все заново.

Я ласково коснулась ее руки:

— Не надо, если не можешь. Не продолжай.

Сумия пожала плечами.

— Лучше поговорить… Мне необходимо… Они набросились на нас, как стая диких зверей, стали силой валить на пол. Они насиловали всех девочек подряд, не глядя на возраст… Джанджавиды… у них были ружья, ножи, тяжелые палки, которыми они погоняют своих лошадей. Если какая-нибудь девочка пыталась сопротивляться, они били ее этой палкой…

Сумия посмотрела на меня:

— Они вопили, они орали на нас. Ты знаешь, что они кричали? «Мы пришли сюда, чтобы убить вас! Чтобы прикончить вас всех! Вы черные рабы! Вы хуже собак! Либо мы убьем вас, либо наделаем вам арабских детей. И не будет больше черных рабов в этой стране». Но знаешь, что было хуже всего? Хуже всего было то, что они хохотали и визжали от радости, делая эти ужасные вещи. Взрослые мужчины наслаждались, передавая по кругу маленьких девочек…

Несмотря на растерянность, одной-двум девочкам удалось спастись. Они побежали домой и подняли тревогу. Но бросившиеся в школу родители увидели, что ее оцепил кордон правительственных солдат; никого не пропускали. Если кто-то подходил ближе, солдаты стреляли. Родители слышали крики дочерей и ничем не могли помочь.

— Два часа они держали школу в осаде. Они насиловали девочек на глазах подруг, заставляя их смотреть. Девочек, которые пытались сопротивляться, били по голове палками или прикладами. Прежде чем уйти, они оплевали нас и помочились на нас, — прошептала Сумия. — Они сказали: «Мы позволим вам жить, чтобы вы могли рассказать своим матерям, отцам и братьям, что мы сделали с вами. Передайте им: если вы останетесь, то же самое, а то и кое-что похуже, будет со всеми вами. В следующий раз мы не пощадим. Уходите с этой земли. Судан для арабов, а не для черных собак и рабов».

Я оставалась в медпункте до поздней ночи. Мой разум превратился в водоворот изнуряющих мыслей. Я продолжала повторять про себя слова Сумии. Судан для арабов, а не для черных собак