на ноги. – Артур, ведь мы с тобой столько болтали обо всем на свете. Как я могла не увидеть, не узнать тебя?

– Может, в другой реальности мы не встретились в метро, в другой реальности я повстречал Попрошайку, которого ты видела под мостом и с которым сегодня сражалась, – отвечает Артур.

Стоящий поодаль Попрошайка кивает и потирает руки.

– Это мой ученик! – принимает он горделивую позу.

Ева делает шаг вперед. Но Артур жестом останавливает ее:

– Попрошайка научил меня выживать разными способами. Я жил в бедняцком квартале. Потерял на войне братьев и сестер. А ты потеряла меня. Я твоя абстрактная цель, с помощью которой ты все сама себе объяснишь. Я – оправдание всей этой мясорубки.

Ева крепко жмурится. Кажется, она спит. Сейчас проснется, и все начнется сначала. Она откроет глаз, увидит на потолке черного таракана, услышит голос Бабушки: «Девочка моя, ты очнулась?»

– Хочешь убить Дозу – придется сначала убить меня.

Доза оборачивается и кладет руки на плечи Артура.

Ева открывает глаза, переводит взгляд с одного на другого: похожи. Нет, не похожи. Они не могут быть одним и тем же человеком. Это невозможно.

Артур не мигая смотрит на Еву:

– Ева, убей меня, потому что я стал Дозой. Если ты убьешь меня, Доза тоже погибнет.

Девушка вытирает глаза.

– Ты общался со мной и все обо мне знал, ты все знал! – кричит она Дозе.

– Я знаю всех жителей, – отвечает он. – Всех и каждого. Поименно. Это моя работа: знать жителей моего города.

– И использовать их! – голос Евы отдается в тумане. – Использовать собственное детство, использовать людей, меня, ты-ы-ы-ы! – От боли и ярости она раскачивается на месте, как безумная. – Ты сожрал мечты людей. Ты не оставил и крупицы свободы, не оставил шанса для жизни, ты и твой Попрошайка испохабили детство Артура. А знаешь почему? Знаешь? – Ева с трудом волочит ноги. – Потому что ты большой ребенок, спрятавшийся за спиной Артура. Потому что тебя обидели, тебе причинили боль, и ты готов погубить все и всех. Ты остался с Попрошайкой, потому что воровать, убивать было равноценно гибели за справедливость. Ты смотрел на себя со звезд, а других попросту не видел, не мог сопереживать, ты страдал оттого, что разучился чувствовать. Ты не можешь любить, потому что тебя не любили. Оглянись, посмотри, кто стоит за твоей спиной. Мутировавшие, напуганные люди. Ты вынул из себя код жизни. Я не позволю, чтобы ты вынул его из меня, из Артура. Именно он делает меня обыкновенным человеком, а тебя – обыкновенным деспотом.

Ева вытирает рот и сквозь слезы обращается к мальчику:

– Иди ко мне, Артур, мы пойдем вместе. У тебя будет новое детство. Я люблю тебя, люблю именно этот мир, в котором есть ты. Нет, ты не конечный пункт. Ты такой же реальный, как твои оранжевые ресницы. В них – целая жизнь. Не жди от меня большего. Я не сверхчеловек. Не принимай меня за маму, которая тебя бросила. Я такая же, как ты. Мы похожи. Мир бросил нас, но давай мы не будем его бросать.

– Все учили меня убивать. Убивать и не любить, – улыбается Артур. – Попрошайка, ты, Подполковник, Бабушка, Лом, Мэри, Дэв, Человек-зонт, гиены – все. Вы все учили убивать. Почему ты убиваешь, Ева, скажи мне? – Артуру хочется расплакаться.

Качаясь, как пьяная, Ева, волоча за собой меч, смотрит на небо. Ее лицо покрывают капли измороси.

– Потому что так было предопределено, это то, что я не могу обойти. Что-то вроде судьбы. Это как тату. Как имя. Это у меня в крови. Я создана именно для этого. И мне не дано это изменить. Война – мое имя. Я и есть война. Я должна закончить это дело, Артур. Так новые войны неизбежны. Это недопустимо.

– Ты противоречишь себе. Ты сама – война, и ты хочешь остановить войны?

– Я оружие против оружия.

– Ну так убей меня, убей и избавь меня и остальных от моего будущего.

– Прикончи нас, Ева, – ухмыляется Доза, – и все проблемы мира будут решены. Все войны прекратятся, справедливость восторжествует.

Ева, держа меч, дрожит всем телом.

Пастух открывает свои невидимые глаза. Туман рассеивается, и время останавливается. Опадающие листья и развевающиеся мантии застывают в воздухе. Капельки дождя зависают неподвижной взвесью, и Ева проводит рукой между ними.

– Ты столкнулась с трудной задачей, – говорит Пастух, пройдя сквозь стекло.

Ева оглядывается на него, потом смотрит на стоящих за стеклом друзей. Они стоят с напряженными и измученными лицами – от их вида щемит сердце, как от старых фотографий. Их усталые тела застыли во времени и, кажется, собрались исчезнуть с минуты на минуту. Ева проходит через стекло и вытирает Бабушкины слезы. Отводит в сторону волосы, спадающие на лицо Мэри. Мари изумленно застыла с блестящей пилой наперевес. Она вся изранена, а нарядное платье разодрано в клочья. Ева завязывает ленточку на ее плече. Дэв смотрит вдаль, на балкон одного из зданий, где в черной развевающейся мантии стоит Марго. Шшати так и не очнулась, и Дэву еще предстоит оплакать мать. Глаза Марата горят. Они неописуемо прекрасны и в то же время пугают. Лом стоит, опираясь о свое оружие и пряча слезы.

Подполковник с такой силой сжимал кулаки, что по ним стекала кровь, ее капли все еще висят в воздухе. Ева расправляет его ладони.

– Пастух Арутюн, – спрашивает она, не отводя взгляда от учителя, – почему вы не открыли глаза, сражаясь с Подполковником? Разве он уступал в силе Человеку-дождю и остальным?

– Подполковник в этом не нуждался, – отвечает Пастух. – Он один из лучших и знал об этом с самого начала. Ему было все равно, открою я глаза или нет.

Ева идет дальше и кладет руку на плечо Зузан, потом гладит Вику по голове. Обнимает Дождя и Метку, треплет Королеву по лбу.

– Они все прекрасны, все неповторимы!

К ней подходит Пастух Арутюн.

– Сейчас время изменится, – предупреждает Мастер.

– Вы тоже считаете, что все убийства одинаковы?

– Возможно, отличия и существуют, но для многих они невидимы. Поэтому мы говорим об убийствах и войнах вообще. Когда люди умирают, мы испытываем боль и пытаемся заполнить пустоту словами.

– Говоря, что все убийства одинаковы, мы тем самым узакониваем акт убийства.

– Ева, ты знаешь, что такое убийство. Даже когда оно совершается ради спасения других, убийство остается убийством, и ты носишь его в себе до самой смерти. Лишение жизни не имеет оправдания. А о причинах можно говорить бесконечно. Жажда крови – болезнь, которую наши предки завещали нам,