хранить.

На телеге разбитой, скрипучей

Комиссара везем хоронить.

Он плывет, как на лодочке хлипкой,

Он неделю ходил во хмелю,

Он шептал на расстреле с улыбкой:

«Я ее больше жизни люблю!»

«Он от страсти из разума выжил, —

Нам сказали в ЧК, — он во сне

С ней в обнимку гулял по Парижам,

Шляпу, фрак надевал и пенсне»

Мы на гроб пулеметную ленту

Положили, пальнули во тьму:

Ну зачем ты, зачем ты, зачем ты

Нас покинул, — скажи, почему?

Снег летит, окаянный, проклятый,

И хоть в омут ныряй, хоть в петлю.

Мы слова его помним: «Ребята!

Я ее больше жизни люблю!»

Ворон мерзнет на дряхлой осине,

И черна за оврагом река.

Комиссар, полюбивший графиню,

Был расстрелян в застенках ЧК…

1998

«Мы за Яблочный спас выпивали…»

Мы за Яблочный спас выпивали,

И пришел, вон, прямой, как доска,

И разводит со мной трали-вали

Сашка Павлов, сотрудник ЧК.

В черной куртке, с ухмылкой на рыле,

Он присел в огороде на пне:

«Мы вчера твою лавку закрыли,

А сегодня ты встанешь к стене».

Я соседей позвал и соседок,

И жену, и родимую мать.

«Ты позволь мне, браток, напоследок

Посошок на дорожку принять!»

Мы с ним вместе росли пацанами,

Кур гоняли за тем, вон, углом.

Он чечетку пролязгал зубами

И сказал: «Перебьешься. Пойдем!»

Он поднялся и сдвинул посуду.

Он делил со мной хлеба кусок,

А теперь не дает мне, паскуда,

Перед смертью принять посошок.

За рекой соловьиные трели,

А у Сашки озноб и оскал:

«Я, гляди-ка, уже три недели

Из нагана в людей не стрелял!

Мне в лихую горячую пору

Революция право дает

Посмотреть, как ты встанешь к забору

И как кровь из тебя потечет!»

Мы идем. Ой, Санек расстарался,

Ох, легка его подлая прыть,

Так он в детстве хотел и пытался

Всех в округе собак перебить

И на радость мычащей скотине

Подстрелить из рогатки орла,

Посмотреть, как он клюв запрокинет

И как кровь потечет из крыла.

Жизнь, петляя, по кочкам несется:

Мне фамилию дали — Орлов.

«Ты взлетел высоко, — он смеется, —

И конец твой тяжел и суров!»

Пыль, колючки, холодные камни.

Черт-те что, не могу я, Санек,

Чтобы друг закадычный не дал мне

Напоследок принять посошок!

Темнотища, хоть выколи зенки,

Сверху бледная смотрит луна,

Как он тащит меня, ставит к стенке

И как я прыгнул первым спьяна.

Мы по насыпи вниз покатились,

Там прохлада, озерная гладь,

Мы зубами, как волки, сцепились,

Я раздумал в колючках лежать.

Я б вообще его, гада, не трогал,

Я бы в рай без оглядки убег,

Если б он перед дальней дорогой

Мне позволил принять посошок!

Ой, дела его скверны и плохи,

Он нажал на курок, остолоп,

И в борьбе, в кутерьме, в суматохе

Пуля-дура вошла ему в лоб.

Спи, Санек, ты презрел все устои,

Бог, и тот бы тебе не мог.

Ты с наганом полез на святое,

Ты не дал мне принять посошок!

Он лежит среди графских развалин

Мордой кверху и кормит ворон,

А за озером, зол и нахален,

Погребальный разносится звон.

Там кого-то сегодня отпели.

Кровь и смерть нам, как дождик грибной.

Я обратно плетусь еле-еле.

Я пришел. Я обнялся с родней.

Луч луны, словно нож перочинный,

В черной туче, как в горле, увяз.

Мы сидим у зажженной лучины,

Выпиваем за Яблочный спас…

1991

«Над нами небеса высо́ки и бездонны…»

Над нами небеса высо́ки и бездонны,

С утра сухой сквозняк скребется у виска.

На красную чуму вперед, на север, к Дону

По Таврии идут кубанские войска.

Подъем! Седлать коней! Долой чины и ранги!

Нам всем за нашу Русь в одном огне гореть.

Земля, и та звенит, когда в атаке Врангель.

Мы все равны в бою. Свобода или смерть!

Степную месим грязь. Песком забиты глотки.

Три месяца побед. Лишь клочья, прах и пыль

От красных корпусов, осколки и ошметки

Остались. Их отпел колючий злой ковыль.

Ну сколько же их там? Опять тылы и фланги

Нам рвут, и впереди, — пожар по всей земле.

И дрожь по их рядам, когда в атаке Врангель,

И Родина жива, покуда мы в седле!

…И пепел, словно снег, на черного барона

Летит, лицо сечет, и выжженная степь

Упавших приняла, и порваны знамена,

Где слов не разобрать: «Свобода или смерть!»

Уходят корабли. Эскадра отплывает.

Блажен, кто уцелел. Стучат, стучат сердца.

На палубе барон. Огни в тумане тают.

Прощай, святая Русь! Мы бились до конца…

2015

«Хрип и топот. И поле без края…»

Хрип и топот. И поле без края.

И галоп наш безумен и лих.

И веселое солнце сверкает

На клинках наших острых, кривых.

Ветер жгуч, как вода из колодца,

В жилах кровь, как хмельное вино,

И свободное, гордое, вьется

Знамя черное батьки Махно.

Ой, степная полынная