— Ты маленькая избалованная дурочка, привыкшая думать только о себе. Больше никогда не смей пользоваться этим заклинанием. Ты даже не понимаешь, что делаешь, эгоистичный ребенок.

Я упала на пол, как сломанная кукла. Сказать, что мне было плохо, это не сказать ничего. Меня разве что не выворачивало наизнанку от осознания собственной глупости и едва не совершенной ошибки.

Заклинание Джахим, Заклинание Адского Пламени. Да оно бы разнесло все на расстоянии ближайших трех-пяти километров, погубив жителей деревни, саму деревню, меня, Данте и вообще каждого, кто на свою беду находился бы неподалеку. И правда эгоистичная дура, нервная идиотка, ведьма припадочная.

По щекам текли слезы, уже промочившие весь перед рубашки, а я все никак не могла остановиться, столько накопилось во мне боли, жалости и презрения к самой себе.

От дальнейшего самобичевания меня отвлек тихий голос моего синеокого демона, скорбной статуей стоявшего у окна.

— Ну прости же меня. Я не хотел делать тебе больно. Не плачь, Лилит.

Всхлипнув, я поднялась, подошла к нему и уткнулась носом в грудь. Он мягко обнял меня, осторожно прижил к себе и погладил. От этих заботливых ласк тело слегка напряглось и задрожало. Боль медленно отступала, давая дышать ровнее.

— Я… Мне страшно за тебя, малышка, — прошептал Данте, целуя меня в макушку. — Я лишь хочу защитить тебя. Ты кажешься такой хрупкой. Прости меня за эту излишнюю заботу, просто еще раз потерять тебя выше моих сил. Обещаю, я больше никогда не ударю тебя, родная. Прости меня, умоляю.

— Да меня за такое и отшлепать мало, — горько усмехнулась я. — Если бы ты хотя бы знал, что я чуть не совершила.

— Знаю. — Он осторожно запрокинул мою голову, так, что я теперь смотрела в его светящиеся глаза. — Я сразу понял, что ты приготовила для себя, как только увидел.

— И ничего не сказал?

— Разве надо было? Ты бы на меня и не так взъелась. А сейчас иди в комнату и собери наши вещи, надо уходить. А я все здесь уберу.

— Марфа…

— Мы ей уже ничем не поможем.

Я с трудом покинула заботливые объятья и, стараясь не смотреть на труп доброй хозяйки, пошла в комнату. Там села на постель и опустила голову на руки, все еще не в силах смириться с ужасом произошедшего.

И задремала, потому как, открыв глаза, обнаружила себя свернувшейся клубочком на постели под теплым одеялом. Первый свет близкого восхода уже пробивался сквозь окна, едва серебря очертания предметов. Рядом сидел Данте и с непередаваемой нежностью смотрел на меня. Что-то есть в таком пробуждении ото сна. Я улыбнулась в ответ и, взяв его руку, прижалась к ней щекой.

Мы молчали. Мне нужна была его нежность и ласка. Чего хотел он в эту минуту, я не знала.

Взор демона гулял по моему лицу, легко касался губ, скользил вдоль шеи и продолжал двигаться дальше. Я чувствовала его словно едва уловимое прикосновение. По щекам и груди начал разливаться жар. И тут я впервые поняла его мысли.

Ведь раньше его глаза так не горели.

Этот огонь жег меня, отдаваясь внутри чем-то теплым и пульсирующим.

«Ну надо же», — успела подумать я.

И села…

Очнулась (интересно, я теперь всегда буду уходить в прострацию от его поцелуев или все же привыкну?) уже у него на коленях.

— Данте?! — удивленно и в то же время радостно прошептала я.

Конечно, поцелуи моего жениха я всегда помнила, как самые чудесные ощущения на свете, но никогда не думала, что настолько. Узнать после стольких лет! Но это были они, те самые губы, те самые поцелуи, те самые чувства. И он. Закрываешь глаза… и узнаешь.

— Данте, — выдохнула я, касаясь его лица.

— Любимая, — отозвался он.

Вот сижу и не знаю — то ли радоваться, то ли обижаться. Я тут, понимаешь ли, такую полемику развела, всю себя измучила, да и окружающих тоже. А он, гад такой. Ну ты у меня еще за все поплатишься. Как-нибудь потом.

А сейчас он мой.

И вцепившись мертвой хваткой, так поцеловала, что у самой голова кругом пошла. Этому меня кажется эльф научил. Надеюсь, Данте понравилось. Судя по обалдевшему выражению лица — понравилось.

— Ты не сердишься на меня? — тихо спросил он, поглаживая щеку.

— Дурачок!.. Какой же ты дурачок, — улыбнулась я, прижимаясь к нему. — Как я могу на тебя злиться. Я же люблю тебя.

— Правда?

— Если я скажу, что вру — поверишь?

— Нет.

— Тогда о чем речь. Конечно, правда. Если бы не любила, уже давно в рогатый лоб схлопотал.

Он улыбнулся, выставляя на показ острые клыки. Обожаю его. Их обоих.

Тут Данте поднял голову и вроде прислушался. Потом недовольно поморщился.

— Принесла нелегкая.

— Кого? — насторожилась я.

— Дружка твоего. Вадика.

Спрыгнув с коленей любимого, я помчалась открывать дверь другу, чтобы повиснуть на его шее и выслушать все давно заученные фразы, типа:

— Чтобы я еще раз… тебя отпускать нельзя… чудо ты неполноценное… найдешь куда вляпаться, по самый любопытный нос… сам убил бы, только жалко, дуру непроходимую… испугала до икоты… мало тебя в детстве лупили… где же ты шлялась, мое солнышко…

Долгая история.

— Ладно, — наконец махнул он рукой. — Где я могу расположиться? Всю ночь скакал, отдохнуть надо.

— Отдохнуть не получится, — вздохнула я, поглаживая по шее Бинки. Кобыла настолько соскучилась, что мелко тряслась от радости и переступала копытами. — Ночью в гости заглянул сталемордый со своей шайкой. Чем быстрее мы отсюда смотаемся, тем лучше.

— Как закончилась встреча? — усмехнулся Вадик. Только моя кислая физиономия быстро согнала все веселье. — Так плохо? Понятно. Тогда едем. Где Данте?

— Иду, — вышел из дома демон. — Надо было закончить дело, пока вы тут на всю деревню орали. Давай одевайся, пока не окоченела.

Демон подержал мою куртку, пока я впихивала в нее свои порядком замерзшие руки. Застегнувшись, я осторожно дотронулась до своего плеча — вчера Марфа аккуратно зашила дырочку. На мой тоскливый взгляд демон ответил, сжав кончики пальцев. Понятно, уже ничего не изменить.

Вадик прокомментировал наши переглядывания невнятным хмыканьем.

Меня закинули в седло, и мы выехали со двора. Я наложила морок, так что проснувшаяся деревня видела лишь ободранную кошку, выбежавшую из ворот вдовы. Конечно, мне очень хотелось по обычаю подтереть следы своего пребывания и злодейств с помощью «Танца скорбного огня», но вовремя вспомнила, что у Марфы трое замечательных детей и это их отчий дом.

— Твоих рук дело, — кивнул Вадик на новоявленный пруд.