Борон, повторяю, не располагал другим пособием, не черпал из другого источника: теми удачными добавлениями, которые он сделал к народным сказаниям, мы обязаны его воображению, его гению. Легенда об Иосифе Аримафейском, неважно, бретонская, галльская или латинская, существовала до его поэмы. Но если, скажем, Гальфрид Монмутский сконцентрировал внимание и литературную любознательность своего века на приключениях Артура и Мерлина, то Робер де Борон и его продолжатели постепенно возвели на этом фундаменте зачарованное здание Романов Круглого Стола и придали всей этой череде творений своего рода единство, привязав их к первоначальной религиозной основе. Это был для них способ войти в сюжет и завершить его: два дела, весьма трудных и тягостных во всех жанрах сочинительства.

Но никогда эти бессмертные создатели свода романов не помышляли основать новую систему эстетики на руинах той, что была прежде них. Да простит меня один современный писатель, который, пообещав разъяснить толком дух и характер наших романов, на самом деле сгустил тени, их окружающие. Нет, что бы ни говорил г-н Луи Молан, Церковь никогда не воспринимала рыцарство как религиозное установление, как военизированное духовенство, как союз вооруженных пастырей, образцом для которого послужил бы Круглый Стол. Церковь никак не причастна к рождению всех этих героев, и воинская система феодализма сложилась в духе, совершенно чуждом духу Церкви и духовенства. Сверх того, более чем сомнительно, чтобы «книга о Святом Граале никогда не имела ничего общего с орденом тамплиеров». Все это пишется и повторяется в наше время, когда критикам хочется все объяснить синтетическим методом; но из всего этого ничто не доказывает даже существования тех сочинений, к которым его примеряют.

VII. Вортигерн. – Путешествие Мерлина. – Простолюдин с новыми башмаками. – Погребение младенца. – Два дракона

Я вновь принимаюсь за рассказ Робера де Борона. Мерлин зачат; он родился; он привел в смущение судей, пожелавших осудить его мать. Первые семь лет его жизни протекли без приключений. Мать его жила, удалившись в богадельню, а добрейший Блез последовал за ними в их благочестивом уединении.

А что происходит тем временем на острове Бретань? Король Констант после своей кончины оставил трех сыновей. Старший, Амброзий, по прозвищу Монах, был убит по тайному наущению сенешаля Вортигерна, узурпатора его короны.

Оба младших брата Монаха бежали «на Восток, ибо оттуда пришли их предки». В самом деле, по Гальфриду Монмутскому, Константин, дед трех братьев – Монаха, Пендрагона и Утера, был братом Одрана, или Альдроана, короля Малой Бретани[316].

Вскоре Вортигерн, которому угрожала часть его подданных, призвал к себе на помощь Сенов, или Саксонцев, вождь которых звался Анжис (Хенгист). Робер де Борон говорит:

Анжис преследовал многие цели, на кои мне отвлекаться не должно. Но это я вам могу верно сказать, что он так стоял за Вортигерна, что взял одну его дочь в жены; и да будет известно всем, кто слушает этот рассказ, что это была та, что первой в этом королевстве произнесла Guersil[317].

Совещание Вортигерна со своими мудрецами, учеными и астрономами, с целью обнаружить того, кто противостоит сооружению его крепости, здесь изложено более подробно, чем у Ненния и у Гальфрида: когда ведуны советуют найти дитя, рожденное без отца, чтобы оросить его кровью фундамент строящейся башни, то причиной оказываются звезды, которые возвестили им, что дитя это будет причиной их смерти. Послушайте, как посланцы Вортигерна встречают Мерлина:

Однажды случилось так, что посланники проходили большое поле у входа в некий город, и на этом поле резвилось множество детей. А Мерлин, коему все было ведомо, увидел тех, кто его искал; и подступил к сыну одного из богатейших горожан, потому что знал прекрасно, что тот его ненавидит. Он поднял свой посох и ударил его по ноге, а тот заплакал и стал попрекать Мерлина тем, что он рожден без отца. Когда те, кто наблюдал, услышали об этом, они подошли к плачущему и спросили: Кто он, который тебя ударил? И он им сказал: Это сын женщины, которая вовсе не знала, кто его породил. Когда Мерлин это услышал, он подошел к ним, смеясь, и сказал им: Я тот, кого вы ищете; а вы поклялись королю Вортигерну, что убьете меня и принесете ему мою кровь…

Возвращение посланцев украшено затейливыми доказательствами дара предвидения Мерлина.

Пройдя по рынку одного города, они повстречали простолюдина, который только что купил новые башмаки и большой кусок кожи. Мерлин при виде его принялся смеяться, и посланцы короля спросили его, в чем дело.

– Видите этого мужлана? – сказал он, – идите следом за ним, он умрет раньше, чем вернется домой.

Двое из посланных, подойдя к простолюдину, спросили, что он собирается делать со своей обновкой:

– Я должен, – сказал он, – отправиться в паломничество; я купил новые башмаки и кожу, чтобы чинить их, когда они сносятся.

Посланные вернулись к Мерлину:

– Мы говорили с этим человеком, он совершенно здоров и бодр.

– А все-таки последуйте за ним, – сказал Мерлин.

Они не прошли и одного лье, как увидели, что человек этот остановился, скрючился и упал без движения: они подошли ближе, он был мертв.

Эта история о паломнике уже была в поэме Vita Merlini; но здесь она более к месту, чем в той поэме, которая ее вдохновила.

Второе приключение по ходу их странствия, по-видимому, дублирует историю с матерью судьи.

Проходя один город, они увидели большую толпу мужчин и женщин в трауре вокруг могилы ребенка, предаваемого земле. Мерлин разразился смехом; его спросили о причине.

– Видите ли вы, – сказал он, – того почтенного господина, чей вид говорит о столь великой скорби?

– Да.

– Видите ли вы там священника, который возглашает перед всеми? Почтенному господину не пристало бы плакать, а святому отцу следовало возглавить похоронную процессию; это истинный отец ребенка. Подойдите к женщине, спросите, отчего ее барон так глубоко опечален. Она вам ответит: оттого, что у него умер сын. Но (скажете вы в свой черед), вы-то знаете, что отец этого ребенка – священник; он сам это прекрасно знает, по той причине, что он отметил день, когда его породил.

Женщина, будучи разоблачена, не замедлила во всем признаться, умоляя посланцев ничего не говорить ее господину, который убил бы ее на месте.

Встреча Мерлина и Вортигерна, смущение среди астрологов, открытие и толкование битвы красного дракона с белым, одолевшим его, – все это уже было у Гальфрида Монмутского и даже