в их спальню, я окунулась в мягкий утренний свет, насыщенный и желтый, как цветки календулы. По моей просьбе служанки оставляли шторы открытыми, хотя двери они всегда закрывали. Меня утешала мысль о том, что спальни над моей головой наполнены светом, а не погружены во тьму – в конце концов, это не склепы.

От моих почивших сестер у меня остались лишь их вещи: бутылочки духов и серебряные расчески, баночки ночного крема и полные платьев шкафы. Их кровати были аккуратно заправлены, вязаные покрывала сверкали белизной, а у изножий лежали аккуратно сложенные стеганые одеяла. Цветы на стенах поблекли и местами потрескались, и это было единственным свидетельством уходящего времени.

Я подошла к туалетному столику Розалинды – там лежали вещи, которые она не забрала перед отъездом, и вещи, которые семья Родди вернула нам после ее смерти. На золоченом подносе лежали ее кольца, и я взяла свое любимое – коралловую камею. Прежде чем надеть его на палец, я вытянула из ее расчески один волосок, стараясь не трогать при этом остальные, и туго обвязала его вокруг безымянного пальца. Сверху я надела кольцо – каштановый волос не позволял ему соскальзывать.

Я спустилась вниз, чувствуя, как волосок сжимает мой палец, словно Розалинда сама держит меня за руку. Кольцо я перевернула камнем внутрь, оставив на виду лишь золотой ободок, чтобы не привлекать лишнего внимания Зили. До меня доносились голоса Зили и отца, и я остановилась у двери.

– Ну почему мне нельзя пойти? – спросила Зили. У наших соседей, семьи Хелланд, намечалась вечеринка, и Зили отчаянно хотела туда попасть.

– С нами сегодня ужинает важный гость, – сказал отец, – и вы с Айрис нужны мне дома.

Я неохотно вошла в комнату – эта реплика будто бы предваряла мое появление. Отец сидел во главе стола, одетый в коричневый костюм, – была суббота, но он собирался на работу. Рядом с ним, на старом стуле Эстер, сидела Зили, а мое место было с другой стороны. Они уже почти закончили завтракать; я подошла к столу и села, покручивая кольцо на пальце. Отец быстро на меня взглянул, сложил газету и положил ее на угол стола между нами.

– Так нечестно, – сказала Зили, и я знала, что она теперь будет возмущаться до конца завтрака, а потом еще и после ухода отца, хотя никто, кроме меня, ее не услышит, а я эти вопросы не решала.

– Вообще-то мне уже восемнадцать! – добавила она. Это была ее новая тактика – ненавязчиво напомнить, что теперь она взрослая и может делать все, что ей заблагорассудится. Но слишком далеко она не заходила, иначе лишилась бы финансовых благ.

Передо мной стояло светло-коричневое яйцо, приглашавшее меня откинуть верхушку и обнажить нежное желто-белое содержимое, но я все медлила, не готовая привести этот день в движение. Я подумала о предстоящих делах этого дня и поняла, что вообще не хочу ими заниматься.

Я принялась намазывать тост маслом, а Зили все препиралась с отцом, и я пожалела, что хруст хлеба под моим ножом не заглушает ее жалоб. Она была очень похожа на Эстер – округлая фигура, длинные темные волосы. (Сама я остригла волосы много лет назад: они едва доходили мне до плеч. Зили же не пугали процедуры, необходимые для ухода за длинными волосами, и она в отличие от меня много времени проводила у зеркала.) Но если внешне она и была похожа на Эстер, вела она себя совершенно иначе. Эстер всегда была самой послушной из нас и – как старшая – самой ответственной. Я не винила Зили за ее постоянные жалобы, по крайней мере иногда я ее понимала, но пока ничего не могла для нее сделать. «Еще два года, – хотелось шепнуть ей. – Держись».

Наконец я срезала верхушку яйца и начала есть, вынимая ложкой желток и размазывая его на тосте.

– Зили, не спорь, – сказала я, включившись. Новый день начался.

Зили повернулась ко мне – ее возмущенный румянец (я уверена, он там был) прятался за свежим слоем пудры. Я не вставала на сторону отца – надеюсь, она это понимала. Я вставала на сторону мира в доме, а достичь его можно было лишь определенным способом. За годы, прошедшие со смерти Дафни, я стала послушной старшей дочерью, и иногда меня саму это удивляло.

– И почему Айрис позволено иметь машину? – Она обращалась к отцу, но, прищурившись, смотрела на меня. – Это нечестно.

– У тебя нет водительских прав, – ответил отец, и Зили повернулась к нему с едва сдерживаемой яростью.

– Потому что ты не разрешаешь мне брать уроки вождения!

– Да, ну что же, – сказал отец, взяв в руки чашку с кофе. – Может быть, этим летом.

– Мне так скучно, а вам обоим просто нравится меня изводить. – Зили, похоже, была в настроении поныть. Видимо, решив, что с него хватит, отец поставил чашку на стол чуть более резко, чем это было необходимо, и явно был намерен сменить тему. Он больше не был частью большой семьи – муж во главе стола, дочери по обе стороны, жена – напротив. Именно поэтому мы были нужны ему за ужином – чтобы не создавалось впечатления, что он одинок.

Отец поинтересовался, как идут дела с планированием меню, которое мы с миссис О’Коннор начали обсуждать несколько дней назад: за подобные приготовления теперь отвечала я. Роль старшей женщины семьи Чэпел я выполняла вот уже шесть лет, и это в некотором роде был рекорд – дольше на этом посту продержалась только Белинда.

– На первое – консоме, затем жареный стейк с грибами и сливочным соусом с хересом, пюре и обжаренная спаржа. И красное вино, – сказала я, и отец удовлетворенно кивнул.

К ужину ожидался мистер Кольт. Я ничего о нем не знала, кроме того, что предполагало его имя. Все эти фамилии часто звучали дома – Кольт, Ремингтон, Браунинг, Смит, Вессон; все они стояли в одном ряду с нашей. Я знала, что он собирается приехать из Хартфорда и встретиться с отцом на заводе, а потом будет ужин у нас дома с его участием. Мне казалось, этой информации достаточно. У меня и в мыслях не было, что мистер Кольт имеет какое-то значение – по крайней мере тогда. Смерть отступила от порога нашего дома много лет назад, словно темный отлив, ушедший обратно в море. Я уже привыкла жить без ее постоянной угрозы; я успокоилась. Мне было невдомек, что она вновь собирает неподалеку свои волны, чтобы вот-вот обрушить их на нас.

3

– Ну же, Зили. Это не конец света, хватит тебе киснуть! – обратилась я к сестре, когда та села в «Ситроен» и захлопнула дверь.

Каждую субботу мы ездили в санаторий к Белинде, и Зили эти поездки терпеть не могла.

– Тебе известно, что делают по субботам нормальные девушки? – спросила она, явно на взводе. – Они ездят по магазинам, делают маникюр, записываются в парикмахерскую; они ходят на вечеринки и встречаются с мальчиками. Но нет, мы должны навещать мать в сумасшедшем доме.

Я вручила ей обернутый в коричневую бумагу букет цветов, которые собрала в саду Белинды.

– Это не сумасшедший дом, и посещения там только по субботам, – сказала я, сворачивая на основную дорогу.

– Но с какой стати мы вообще должны ее навещать?

Поездка в Андовер-бай-си занимала около часа, но Зили в тот день так громко и неустанно жаловалась, что дорога казалась бесконечной. Когда я свернула на шоссе, Зили замолчала, это тоже было вполне в ее духе – вообще перестать со мной разговаривать. Она смотрела прямо перед собой, а по ее лицу пробегали тени. Я старалась проявлять терпение. Наши предыдущие выходные прошли ужасно, и в этом была моя вина.

В прошлое воскресенье я позвала нескольких ее друзей на пикник в честь окончания ими средней школы. Мне казалось, что я делаю доброе дело, но после пикника Зили переменилась, и я не очень понимала, как теперь быть.

Пикник проходил на лужайке в Беллфлауэр-виллидж, в центре города, неподалеку от белой беседки и пушки в честь Войны за независимость. Я не любила появляться в городе, но мне хотелось, чтобы друзьям Зили –