сны? – Я знала, что призраки Белинды не последовали за ней из дома, но ее по-прежнему мучили кошмары.

Белинда молчала, глядя на свои туфли из черной кожи с серебряными пряжками – такие в свое время носили пилигримы. Она была в привычном белом платье, на котором на правой стороне красовалась ее любимая золотая брошь с сердоликом, выполненная в виде чертополоха. Пуговицы на платье были застегнуты неправильно – на самом верху торчала лишняя пуговица.

– Наверное, прошлой ночью сюда заявился какой-нибудь чэпеловский призрак, – усмехнувшись, сказала Зили. Она читала журнал «Фотоплей», который взяла со столика в фойе.

– Она ведь тебя слышит, – сказала я, хотя, глядя на нее, я не была в этом так уверена.

Принесли ланч: куриные крокеты с зеленым салатом; на десерт – имбирное печенье с чаем. Перед Белиндой поставили тарелку, но она никак на это не отреагировала.

Опустив голову, погруженная в свой журнал, Зили пронзала вилкой свои крокеты и быстро их поедала. Я подвинула тарелку поближе к Белинде. Зили краем глаза посмотрела на нее – желтый соус, которым были политы крокеты, уже начал застывать.

– Поехали домой, – сказала она, захлопнув журнал и, видимо, поняв, что сегодня можно улизнуть пораньше. – Она даже не знает, что мы здесь.

– Ну подожди, – сказала я. – Мы и десяти минут тут не провели.

Мы навещали Белинду каждые семь дней, поэтому, чтобы у нее хоть что-то осталось в памяти, пробыть с ней нужно было подольше. Отец больше не приезжал – один раз он навестил ее, и она уколола его шляпной булавкой. В остальные дни она не была агрессивной, и медсестры ей доверяли, иначе не оставили бы ей ее любимую брошь. И все же я была рада, что он больше здесь не появляется.

– Вчера закончился последний семестр, – сказала я Белинде, а в это время Зили сверлила меня глазами, как капризный ребенок. – Два года позади, осталось еще два. Учиться мне нравится. – Я отрезала кусочек крокета, притворяясь, что веду обычную беседу с обычной матерью.

– Зили приняли в женский колледж Дарлоу, – продолжила я. – Она начнет учиться в сентябре.

– Ничего я не начну, – сказала Зили, которая уже обмакивала в чай имбирное печенье.

– В каком смысле? – тихо спросила я, отступая от показного разговора, предназначавшегося для Белинды.

– Я им так и не отправила чек. Ни в какой колледж я не поеду.

– Ну, может, и правильно, – сказала я. Я надеялась, что она поступит в музыкальный колледж в Нью-Хейвене – и даже когда-то пыталась на этом настаивать. Она была хорошей пианисткой и наверняка прошла бы конкурс. – В Дарлоу учат только готовке и манерам поведения в обществе, и…

– И зачем старой деве, которой я стану, знать все эти вещи, правильно?

– Я не это хотела сказать.

Зили встала и бросила салфетку на стол.

– Пойду прогуляюсь по утесу, – объявила она.

– Зили! – окликнула я ее, но она обиженно удалилась.

Как только она ушла, Белинда подняла голову. Она сидела спиной к океану, и ее белые волосы развевались на ветру – вперед и назад, вверх и вниз, словно щупальца медузы в море.

– Вчера мы смотрели кино, – сказала она, как будто специально ждала, когда уйдет Зили. Она часто говорила со мной так, будто доверяла мне свои тайны, будто только я могла понять, что ее беспокоит, – эта привычка осталась у нее еще с моего детства. За последние годы, когда рядом не было Зили, она рассказала мне много историй из своей жизни, заполняя для меня лакуны в своем прошлом, – теперь я была достаточно взрослой, чтобы все это понять. Хотя какие-то рассказы – например, о том, как она пыталась повеситься, когда была беременна Эстер, – я предпочла бы никогда не слышать.

– Тебе понравилось? Какой фильм?

– Не помню названия. Что-то про войну.

– Понятно.

Медсестра убрала тарелки, из которых ела Зили, и вытерла крошки со стола.

– Потом мне снились кошмары. Поля сражений, оружие, кровь… ты знаешь, как я не люблю все это.

– Да, но война давно закончилась, мама. Мы больше не воюем.

В своих мыслях Белинда часто возвращалась к событиям прошлого, в которых винтовка Чэпела сыграла не последнюю роль: Гражданская война, экспансия на Запад, Первая и Вторая мировые войны. После Хиросимы и Нагасаки чэпеловское оружие стало казаться примитивным, хотя от него все равно погибло больше людей, чем от обеих бомб.

Я налила нам воду из кувшина, оставленного медсестрой.

– Во время войны Чэпелы не продавали оружие врагам, – сказал я, сомневаясь, стоит ли мне вообще защищать папино семейное дело перед мамой. Но вдруг это поможет ее успокоить. – Нашими винтовками пользовались американцы, британцы и французы. Но не немцы. – Нашими винтовками. Впрочем, это действительно было так. Благодаря им мы были одеты, обуты и сыты; из этих денег оплачивался мамин санаторий, да и вообще все, что у нас было.

– Всю ночь я чувствовала запах крови.

– Перестань, прошу тебя. Давай поговорим о чем-нибудь еще, – сказала я. – Ты что-нибудь рисовала? – Менять тему разговора, уводя его от винтовок и призраков, у меня получалось все лучше. – Мама? – сказала я, сделав глоток воды. Но она снова опустила подбородок на грудь и вскоре уснула.

Отодвинув тарелку с недоеденными крокетами, я какое-то время смотрела на Белинду. Пора было идти, но я никак не могла собраться с духом, чтобы вернуться к Зили.

– Я беспокоюсь о Зили, – сказала я. Белинда меня не слышала, или, по крайней мере, так мне казалось, но я должна была сказать это вслух, хоть кому-то.

4

Когда на ужин к нам приходили гости, обычно это были коллеги отца – «оружейники», как мы их называли, все эти седобородые джентльмены в немодных костюмах, иногда с женами и незамужними дочерьми. Но и они приходили к нам нечасто. «Свадебный торт» редко принимал гостей, да и мы сами редко куда-либо выезжали. И дело было не в отсутствии приглашений – наша семья была печально известна и вызывала любопытство, поэтому нас часто приглашали на званые вечера, благотворительные мероприятия и пикники. (Венчаются с милым, и сразу в могилу.) К негодованию Зили, отец требовал, чтобы мы отклоняли почти все эти приглашения. Выезжать из дома было рискованно, ведь вокруг было столько молодых мужчин, и отец стремился защитить свою семью – ту малую часть, что от нее осталась. К тому же он знал, что о нас все судачат, и не хотел потакать людям в их любопытстве.

Когда же гости все-таки приходили, я сразу замечала, какой эффект на них производил наш дом: никто из гостей, вне зависимости от возраста, не мог сопротивляться жуткой притягательности дома с привидениями. Я видела, как они оглядывали дом, прежде чем войти, а потом с широко открытыми глазами рассматривали холл и нижние гостиные, уже прокручивая в голове свои будущие рассказы друзьям: «Представляете, в этом холодном, похожем на пещеру доме они живут втроем. Точно вам говорю, я бы поднял ставки после того, как умерла первая сестра, и уж точно после того, как умерла вторая».

Сэмюэлу Кольту было не более тридцати лет, и он в отличие от остальных вовсе не казался напуганным всей этой историей. Это было первое, что я отметила, когда он припарковал свой спортивный автомобиль – красный «Астон Мартин» – рядом с благопристойно черным седаном моего отца. Он спокойно вышел из машины и, когда на него упала тень дома, не стал озираться или разглядывать фасад. Вместе с моим отцом он уверенным шагом вошел в дом.

Отец представил его нам, и мистер Кольт взял мою руку в свою, а потом пожал руку Зили.

– Знаменитые сестры Чэпел! – сказал он, и мы с Зили обменялись недоуменными взглядами. Его реплика мне показалась странной и даже неуместной, но тут он улыбнулся и добавил: – О вашей красоте и очаровании ходят легенды. – И игриво склонил голову.

Я немного успокоилась, решив проявить великодушие; наверняка он сказал бы то же самое любой паре молодых женщин. Он не задумывался о том, как его слова могли быть восприняты в этом доме.

Отец повел всех в основную гостиную, где нас ждал аперитив перед