подкрепления репутации джентльмена. По его собственным словам, на столе все должно быть так: столовое белье без единого пятнышка, сияющие бокалы, начищенные до блеска приборы и свежий комнатный цветок в горшке, чтобы радовал глаз. И хотя его офицеры питались в кормовой части судна, у него была причуда, воспитанная обществом, согласно которой сам он должен был обедать с пассажирами. «Всякий капитан одинок, – говаривал он, – и это компенсация за одиночество. – И добавлял: – В определенном смысле пассажиры – мои гости».

В этот момент, с серьезным видом расправляясь с омлетом, он внимательно наблюдал за присутствующими. Справа от него сидела леди Филдинг, за ней – чопорный, прямой как палка Дэйнс-Дибдин, которого капитан про себя окрестил ослом. Далее – миссис Бэйнем. «Чертовски аппетитная дамочка, – подумал он, – но с такими лучше не связываться». Рядом с ней расположился Трантер, миссионер, – туповатый, несдержанный малый, но, кажется, искренний. Капитан вообще недолюбливал янки – его деда застрелили в Гражданскую войну во время блокады парусно-парового крейсера «Алабама». Слева сидела Сьюзен Трантер, и ее, несмотря на свое предубеждение, капитан скорее одобрил – ему нравилась странная прямота ее взгляда. Рядом с ней стоял пустой стул, и капитан хмуро посмотрел на него. Затем перевел взор на Коркорана, с которым познакомился еще на берегу – по пустячному вопросу касательно снижения платы за проезд – и который вызывал у него невольную симпатию. И наконец, как можно дальше с подветренной стороны возвышалась вульгарная туша мамаши Хемингуэй – эта особа уже путешествовала с ним раньше.

Завершив осмотр, капитан прислушался к разговору. Говорил Дибдин, вытянув вперед шею, на его длинном иссушенном лице застыло выражение ослиного любопытства.

– Капитан, что там за непонятный ящик? Благослови Господь мою душу, но это какая-то странная штуковина.

– Это фисгармония, сэр, – коротко ответил Рентон, – принадлежащая одному из пассажиров.

– Фисгармония, – непонимающе повторил Дибдин, его брови взлетели вверх. – Но разве с ними не покончено? Клянусь, я думал, что фисгармонии исчезли вместе с сеточками для волос.

Мамаша Хемингуэй бросила на него хитрый взгляд искоса:

– А вы чего, никогда не бывали на молельных бдениях? Вот уж где фисгармонии растут, как артишоки. И эта бренчалка того же поля ягода. – Она показала большим пальцем на Сьюзен. – Ее штуковина. Она плывет с братом обращать испаньолов. А он инвалид. – Выплеснув эту информацию, как каракатица яд, Хемингуэй, довольная, снова занялась своим рагу.

Наступила короткая пауза, затем миссис Бэйнем посмотрела на Сьюзен.

– Ваш брат действительно инвалид? – любезно поинтересовалась она. – А выглядит вполне здоровым животным.

Сьюзен прикусила губу и подняла на праздную дамочку раздосадованный взгляд. Ей стоило значительных и болезненных усилий не выказывать неприязнь к этому ленивому созданию, так беспардонно подтрунивавшему над ее братом.

– Мой брат, – отчеканила она, – не отличается отменным здоровьем.

Трантер рассмеялся. Его смех отличался глубоким приятным тембром, и эту особенность он не стеснялся свободно задействовать даже во время проповедей.

– Да полно тебе, Сью, – произнес он необычно мягким тоном, – миссис Бэйнем просто спросила, в этом нет ничего плохого. Дело в том, – серьезно продолжил он, поворачиваясь к Элиссе, – что физически я крепок, но довольно анемичен. Мой врач в Коннектикуте… в общем, короче говоря, он обнаружил, что индекс гемоглобина у меня на пять пунктов ниже нормального. Сейчас я прохожу курс нового лечения – принимаю вытяжку из печени. Кроме того, мы надеемся, что солнечный свет на островах поможет вернуть этот чудной показатель на место.

Элисса недоверчиво уставилась на него, потом коротко и весело хохотнула.

– Дибс, у вас обширный опыт, в том числе неприличный, – провозгласила она. – Вы встречали когда-нибудь миссионера с индексом? – Она сделала изящную паузу. – Между прочим, не передаст ли мне кто-нибудь масло?

Трантер, у тарелки которого стояла масленка, размашисто всплеснул руками.

– Приношу глубокие извинения, мэм, – пробормотал он, передавая масленку.

Элисса повернула голову, посмотрела сквозь миссионера своими огромными синими глазами, потом демонстративно отвела взгляд.

Время от времени Мэри Филдинг рассеянно поглядывала на незанятый стул и теперь, поддавшись импульсу, обратилась к Рентону:

– Этот пустой стул, капитан… – Она улыбнулась и едва заметно передернула плечами. – Разве это не дурной знак – в самом начале плавания?

Капитан расправил на колене салфетку.

– Я не испытываю суеверий по поводу мебели, миледи. Это просто стул – место для одного из моих пассажиров. И если означенный пассажир решил не занимать его, я просто заключаю, что у него есть на то веские причины. И продолжаю обед.

– Вы слишком бессердечны, капитан, – флегматично заметила миссис Бэйнем. – Но вы нас интригуете. Разве мы не видели этого… э-э-э… пассажира, когда поднялись на борт? Несчастный на вид мужчина, стоявший в проходе. Ты его видела, Мэри?

Последовала крохотная пауза.

– Да, Элисса, – ответила Мэри. – Я его видела.

– Он выглядел загнанным – такой изможденный, при этом весь горел, знаете ли. В нем чувствовался восхитительный пыл, – продолжила Элисса. – Расскажите о нем побольше, капитан.

– Не хотите ли еще омлета, миссис Бэйнем? – отрывисто произнес Рентон. – Это фирменное блюдо «Ореолы». Приготовлено по моему собственному рецепту, я раздобыл его у повара-испанца в Пальме. Туда добавляется красный перчик. Или предпочтете рагу?

Элисса вежливо улыбнулась:

– Мы разговаривали об отсутствующем пассажире, так? Кто он и откуда, что собой представляет?

Еще одна пауза. Ситуация по некоторым причинам становилась неловкой. Рентон смерил Элиссу изучающим взглядом из-под кустистых бровей, потом ответил очень коротко:

– Его фамилия Лейт, мэм. Доктор Харви Лейт.

Мгновенно повисла мертвая тишина. Все прекратили есть и подняли глаза.

– Лейт! Доктор Лейт! – Элисса, похоже, задумалась. Она перевела взгляд с капитана на пустующий стул. – Просто поразительно!

Дибс издал рокочущий смешок и провозгласил:

– Право, все газеты кричали о каком-то малом по имени Лейт… Харви Лейт. И пусть меня повесят, если он также не был доктором. Ну вы знаете, тот типус, который…

Рентон смотрел прямо перед собой, его лицо, казалось, было вырезано из дерева.

Внезапно мамаша Хемингуэй захихикала:

– Жуть как смешно. А нашего дружочка, что не заявился обедать, зовут точно так же. Ну и анекдотец! Да у капитана на лбу большими буквами написано, что это он и есть. Пусть меня раскрасят в розовое, ежели не так.

Снова упала тишина, лицо Рентона оставалось неподвижным и напряженным. И все же, бросив на него быстрый взгляд, Мэри догадалась, что он взбешен.

– Чудовищный скандал, – возбужденно заявил Дибс. – Самое настоящее убийство, знаете ли.

Неожиданно Джимми Коркоран положил нож и вилку, которые держал за кончики. Его крупное, изборожденное морщинами лицо было бесстрастным, когда он мягко произнес:

– А вы соображаете, о чем толкуете, да? Вы ж такой