— Я саботирую или туман?!

— Вы военный летчик! Вы должны соответствовать! Я поставлю вопрос!

— Садиться в том квадрате я не буду! Это верный конец, как вы этого не понимаете!

— Я на вас напишу докладную!

— А я на вас! Вы пытаетесь провалить задание, поставив принципиально невыполнимые условия!

И Красножопов предпочел заткнуться. Чего-чего, а докладных в «фирме» боялись.

Машина вывалилась в узенькую щель между землей и облаками, почти над вершинами лиственниц. И деревья, и сама земля — все было под таким же мокрым снегом. Это предусмотрели — самолет был, как-никак, на лыжах. Вот как будто подходящая равнинка…

Натужный, прерывистый рев. Заход на посадку сквозь серые полосы, уходящие к земле от туч, неровная поверхность снега, лиственницы — все это стремительно неслось на людей.

— Держись!!!

Сильный толчок, еще один, бешеная тряска под натужный, тяжкий рев моторов. Людей швыряет друг на друга, почти выбрасывает из сидений. Вроде бы тряска поменьше. Толчком, внезапно, самолет остановился. Моторы взвыли и замолчали.

Красножопов с удовольствием отметил, что первым с кресла вскочил Крагов.

— Подвигать конечностями! Отстегнуть ремни, встать! Ну что, ребята, есть живые? Тогда — слушай мою команду!

Спустя час на снегу высилась груда снаряжения, а Красножопов доругивался с летчиком.

— Никакого снаряжения не оставляю! Снаряжение — для спецзадания! Оружие — для спецзадания! Продовольствие — для спецзадания! Для чрезвычайных случаев есть свой спальник, есть неприкосновенный запас!

— НЗ рассчитан на три дня! Сколько мне тут сидеть, неизвестно!

Летчик со злостью пинал треснувшую, почти расколотую повдоль лыжу.

— Вам же ясно сказано, к вам вылетят сразу же!

— А когда оно настанет, ваше «сразу же»?! Вот это, — летчик тыкал в низкие тучи, — это все недели на три! И передавали же!

— Пр-рекратить панику! Истерика при исполнении задания! Вы не взяли запасные лыжи — это преступление! Вы несете ответственность!

— Пятый раз вам сказано — в инструкциях…

— Ма-алчать! Летишь над снегом — должен быть запас лыж! Сколько надо — такой и запас!

— Да мне же велели убрать, чтоб ваше все вошло! Тонна перевеса! Все забито!

— Ма-алчать! Не ра-ассуждать!

— Да оставьте вы нам тушенки! Мы хоть на макаронах просидим!

— Эт-то что такое?! Вы опять?! Тушенка выполняет спецзадание! Макароны идут на спецзадание!

— Да хоть концентратов оставьте!

— Концентраты нужны выполняющим спецзадание!

— Мой НЗ рассчитан на три дня, на одного!

— Выполняйте приказ! Тут условия военного времени! Не рассуждать! Исполнять!

Летчик был какой-то не такой… Будь он такой, не пожалел бы ему Красножопов ни тушенки, ни другой еды, получше. А этот… глаза какие-то блудливые, никакой выправки, все мысли — только про жратву. Тоже мне — лучший летчик управления! А там говорят — на задание только его! Его, мол, надо ценить!

И с удовольствием перевел Красножопов глаза на Андрея Крагова: вот уж этот — соответствовал! Сам подтянутый и бравый, вид лихой, с рюкзаком и оружием, и отряд уже построен весь.

Святослав Дружинович даже нос наморщил, так приятно было видеть Крагова. Остальные — эти здоровенные парни в камуфляже — это все-таки было не то. И биографии у них какие-то… Простые рабочие, что взять, а у этого, у Косорылова, так и вовсе мать — учительница литературы! Сидит, дура, в своей сельской школе и учит местных дураков глупостям про Наташу Ростову за триста рублей, которые к тому же и не выплатят ей никогда. Этот дурак, ее сын, тоже нес чего-то про служение Отечеству… как будто может понимать!

Эти семеро, что? А ничего! Говорящие орудия — так, кажется? Это — способ сделать то, что нужно, вот кто они, эти люди. А Крагов… Нет, Крагов — другое!

Снаряжение несли все. И вооружены были все, и в бронежилетах. До двух пудов нес каждый из людей в отряде. Но не это была беда, и не расстояние тоже — за двое суток дойдут! Беда была в том, что нет лыж. Но что прикажете — хныкать и раскисать?! Мало ли, чего у кого нет! Если есть приказ — уже можно считать, что все есть! Надо идти? И пойдем! Тяжело без лыж по снегу? Тяжело! Так ведь и Дзержинскому было тяжело — огненным мечом выжигать скверну контрреволюции! И Сталину было тяжело! А ничего — выдержали и нам пример показали! Вперед!

…Пожилой летчик знал службу, ничем не показал, что ему очень жаль парней. Сидел в кресле, слушал треск остывающего металла, пока отряд исчезал за лиственницами. Долго исчезал — лес-то прозрачный…

— Что же с нами будет, Алексеич?

Долго смотрел старый летчик на пока не старого механика. И не выдержал, заулыбался. Тихо спрашивал Гриша, тревожно смотрел на старшего — и по годам, и по званию. Знать — все-таки боялся — что же будет?! Даже не ответил на улыбку… так, краешком рта ухмыльнулся.

— Пойдем, Гриша, посмотрим, что будет. Спальник у тебя же вроде есть?

— Взял…

— Ну вот и хорошо, что взял. А теперь открой-ка эту канистру…

Гриша взглянул недоуменно, приняв на колени большущую металлическую канистру с надписью «масло». Алексеич повелительно махнул, и парень отвернул пробку. Несколько секунд он обалдело таращился, потом только и выдавил:

— Не масло…

— И не было тут никогда. Сколько летаю, в канистре этой рис вожу. В ее соседке — ячную крупу. Люблю я ячную кашу; говорят, она полезная от печени, потому ее вожу. А в полевухе у меня что? А в полевухе у меня консервы. Ты какие любишь, Гриша? А я вот рыбные любить стал, под старость. Тут у меня пять сортов. И растительного масла пол-литра. Тебе бы животного, Гриша, это мне лучше подсолнечного… Да понимаешь, не взял я его, не знал, что с тобой полечу. А вот тут… — и Алексеевич, наслаждаясь обалдением Гриши, откинул спинку сиденья, вытащил оттуда кожаный чехол и патронташ. — Дробовик тут, шешнадцатый калибр. Никакая зверюга не страшна. Ну что, Гриша, переживем?

— Ну ты и подготовился… Тебе ж зимовка не страшна, Лексеич!

— Зимовка — это сильно сказано. Но даже без дичи мы с тобой неделю просидим, а никаких НЗ не надо.

— Так и не тронем?!

— Непременно тронем, Гриша. Все слопаем, потому как про мои запасы я как-то объяснять не собираюсь. И вкусный он, НЗ, — шоколад, и консервы хорошие.

— А хлеба мало…

— Мука есть, Гришенька, переживем… Печь хлеб умеешь?

— Не-а…

— А надо бы уметь, родимый… Я в полярке уже двадцать лет, спишут скоро. Всему я, Гриша, научился. Как поголодал разок попервости, как от медведей побегал, так запомнил…

— Где ж все это было то, Алексеич?!