Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Котенок по телевизору что-то болтал. Рассказывал, как выгоднее ваучер продать. Нет уж, они за бутылку водки их продавать не будут.
Саша оглянулась на маму – та весело расставляла на полке мытую посуду, сметала крошки со стола. Такой день, а она улыбается.
– Я серьезно говорю – никакого папы. Чтобы пьяный тут валялся и бил тебя? Без языка мычать хочешь, как тетя Рая? Нет уж! Самим тесно и жрать нечего. Ты поняла?
Мама подошла к ней:
– Ты что говоришь? Как это нечего? Да и прокурор же он… Не будет, поди, пьяный валяться. У него квартира где-то есть, наверное. Не в пансионате же прокуроры живут.
Мама как будто теперь над Сашей шутила. Но Саша не смеялась.
– Не надо!
По телевизору начался чучельный мультфильм. То ли еж, то ли дикобраз, то ли волк взобрался на пенек и пел. Она выключила и снова села в кресло, поджав ноги:
– Не надо нам папу. Убью.
Мама хитро улыбнулась:
– Прокурора?
– И прокурора убью.
Четвертый класс.
Сколько весит душа Володиной?
Мама сняла шапку и отдала Саше. Подкладка была мокрой от пота. Шапка из крашеной лисы под чернобурку сзади и сбоку вытерлась до тонкой шкурки. Мама расстегнула пальто в елочку, откинула назад, чтобы не мешал, ангорский шарф в катышках. Продолжала писать на бюллетене. Мелко-мелко, почти без пробелов, иначе всё не поместится.
Из-за ширмы их подгоняли. Женщина со строгим голосом, выдавшая им бюллетень, сделала вид, будто постучала в шторку.
– Вдвоем нельзя!
– Да я с ребенком!
– Вижу, что с ребенком. А у нас тут очередь в урну. Освободите кабинку.
– Пусть в другую идут, – зло пробурчала мама, не отвлекаясь от писания.
– В другой тоже пишут. Романы там, что ли, сочиняете? Женщина, вы время не тратьте, всё равно, кроме нас, никто эти бюллетени не увидит. Мы же читать будем, а нам некогда.
– Ничего, почитаете…
Саша отодвинула на полсантиметра шторку – в зале и впрямь выстроилась очередь к кабинкам. На избирательный участок было всего четыре кабинки, все заняты. Мама пишет. Почерк у нее ровный, понятный. «Сколько можно над нами издеваться… Мы вас ненавидим, вы преступники, узурпаторы, народ спивается, дети голодают. Будьте вы прокляты с вашими выборами, с вашим Ельциным, проклятым алкашом…» Дальше кусок закрывала мамина ладонь. Она всё писала и писала, пока на бюллетене было место. Потом перевернула его на другую сторону, где были мелко перечислены партии. Но не поставила ни одной галочки. По телевизору говорили, что недействителен только бюллетень, в котором есть несколько отметок в квадратах или нет никакой. Что нельзя на нем писать, никто не говорил. «Зарплата… тысяч». Тут Саша не поняла, но она и так знала, какая у мамы зарплата. «…ваучеры украли, порезали сумку…» Это так. У мамы накануне украли ваучеры вместе со всеми деньгами. Тысячу с чем-то. Как раз оставалась неделя с лишним до зарплаты. Документы тоже украли, милиционер посоветовал искать в мусорницах – и они нашли уже через час, в мусорнице у 36-го дома, их выбросили, даже не раскрывая. Паспорт, удостоверение училищное…
Мама продолжала писать. «Постоянно выносят дверь…» Да, всё чаще ломятся пьяные. Ошибутся номером комнаты и тарабанят. Вернулся откуда-то «Законная жена». Год, наверное, его не было. Недавно, буквально на днях, пинали долго в дверь и непонятно рычали. Наконец они с мамой услышали знакомый ор: «Где моя законная жена?» Сделалось страшно, но не очень: «Законную жену» они с мамой знали. Так они звали мужика с нижнего этажа. Когда он напивался, жена пряталась у соседей и муж ходил по квартирам. «Где моя законная жена?» Они с мамой его не боялись, знали, что он постучит-постучит в двери, да и мирно уснет. Когда засыпал, жена приходила за ним с маленьким сыном и утаскивала домой. Она и в этот раз пришла. Сын уже подрос, наверное, теперь с Сашу ростом. А недавно вынесли дверь. Они и табурет подставляли, и стол кухонный. Никто ночью не вышел, дяди Толи, соседа, не было, он уехал к родне в деревню. Пьяный какой-то ломился и вынес им наконец дверь. Но они держали ее изнутри вдвоем, он попробовал прорваться в комнату, устал и уснул на пороге.
Мама писала. «…надсадилась таскать воду». Да, таскают. Всё в той же бочке. Надоело. Воду им отключают чаще и чаще, они уже набирают в ванну заранее и потихоньку моют посуду, умываются. Саша стала аккуратней, не лезет теперь в песок, не месит грязь, старается не пачкать штаны. Еще в третьем классе она сильно испугалась, когда маме после трех ходок за водой стало плохо и ее увезла «скорая». Почки. Саша сидела тогда весь вечер одна, до самой ночи. Тетя Оля пришла, спросила: «Ну что, не вернулась мать?» И всё. Что делать, если мама не вернется, она не сказала. Саша решила подождать до полуночи и, если мама не придет, выпрыгнуть в окно. А зачем было оставаться? Что бы ее ждало без мамы? Бабушка тогда еще у Иры жила. Пока бы она в Тюмень приехала, Саша бы от голода умерла и тоски. Но мама той ночью вернулась, ей сделали уколы, выписали лекарства. Хорошо, что на следующий день был выходной. Саша сама поехала в город за таблетками, в их аптеке ничего толком не продавали. Денег хватило рубль в рубль. На что они остаток месяца жили? Занимали, наверное…
Мама исписала уже и вторую сторону бюллетеня. Стала писать так мелко, что уже и не прочитаешь. Можно было разобрать отдельные слова: «надоело»,