Все тюркские цари «опасались власти» Кимакского царя — то есть кимакский хакан «из татар» имел огромное влияние также и на болгарского «старшего хана», скорее всего, последний и назначался Кимакским царем, как и «цари кыпчаков» (3, 193; 35, 223–227).

Примерно в то же время, или чуть позже, другая часть татар, «от половины до двух третей» (34, 163), принимает в Центральной Азии христианство — Единобожие, по имеющимся сведениям, от тех же тугузугузов-уйгуров.[133]

Примерно в то же время, или чуть позже, другая часть татар, «от половины до двух третей» (34, 163), принимает в Центральной Азии христианство — Единобожие, по имеющимся сведениям, от тех же тугузугузов-уйгуров.

Восточный Туркестан был именно одним из культурных центров средневековых татар еще «до Чынгыз хана» — мы видели, здесь было их государство по соседству (или единое) с уйгурами, которые «любили науки, художества и сообщили грамоту всем другим народам татарским» (46, 456). Восточный Туркестан, скорее всего, был и своеобразным географическим центром средневекового татарского мира до Чынгыз хана. Расстояние от Иньшаня, откуда начали расселяться татары по Азии на север и на запад, до района г. Баласангуна гораздо больше, чем от района Баласангуна до «волжских булгар», по соседству с которыми пасли свои стада татары, а иные татары, мы знаем уже, и жили там еще «до команов» (2, 83).

Также следует отметить, что «в стамбульском Музее тюркско-мусульманских рукописей хранятся два великолепных датированных списка тюркских переводов Корана из Ирана и Золотой Орды. В первом зафиксирован язык тюркских племен, пришедших в Иран вместе с чингизидами. А золотоордынский список показывает преобладание элементов господствовавшего в ней кыпчакского языка»[134] (6, 70).

А на средневековый халха-монгольский язык не переводился почему-то Коран, хотя потомки средневековых халха из числа воинов Монгольской Державы язык свой сохранили в Иране (34, 304–305). И «золотоордынский список» — это и есть Коран на том самом «известном говоре Кыпчака, называемом татарским» (13, 34). Так что в X–XI вв. самое позднее, татары были знакомы с Кораном и имели возможность изучать его на своем языке.

Чынгыз хан молился, как правильно заметил Л. Н. Гумилев, подобно мусульманину. Отличие молитвы Чынгыз хана от «официального обряда» только в том, что он обращался к Богу не на арабском языке, так как «Верующий не нуждается в каких-нибудь посредниках для совершения молитвы, а простить грехи может только Всевышний» (82, 70).

Этот факт ясно показывает, откуда источник принципа Единобожия у татар-чингизидов, и объясняет легкое принятие многими из них именно Ислама «официального суннитского толка», в конце XIII — начале XIV в., точно так же, как татары-несториане принимали православие, начиная примерно с того же времени.

Известно, что в Исламе предполагается «активная жизненная позиция, а затем уже строительство мечетей»: «Благословленный Мухаммад сказал: «Если кто-то из вас увидит мерзость, пусть устранит ее своими руками; если не сможет руками — пусть устранит ее своим словом. Если не сможет и словом — пусть возненавидит ее в своем сердце, но последнее — проявление слабости веры». Согласно Корану, идеал мусульманина — это герой, сверхчеловек, предавший себя Творцу и самостоятельно переустраивающий мир по заповедям Всевышнего. Для Ислама абсолютно не приемлемы всепрощенчество, социальная пассивность и смирение с несправедливостью, непротивление злу в духе принципов: «если тебя ударили по левой щеке, подставь правую». Борьба за справедливость и соответствующее социально-политическое переустройство мира лежит в основе нравственности искренних последователей монотеизма.

При этом вопросы веры у чингизидов не смешивались с государственными делами. Церковь была полностью отделена от государства (за исключением одного — налоговых льгот церкви — христианской и мусульманской). В принцип государственной политики чингизидов была возведена одна из основных норм Корана: «Нет принуждения к религии» (Коран, 2: 256).

Коран провозглашает право выбора в вере для каждого и отрицает принуждение к вере и таким образом: «А если бы пожелал твой Господь, тогда уверовали бы все, кто на земле, целиком. Разве ты вынудишь людей к тому, что они станут верующими?» (56, 184).

Даже апологеты «общепризнанного мнения» о монголо-татарах как о «завоевателях и угнетателях» вынуждены признавать факты, которые свидетельствуют, что татары-чингизиды придерживались приведенных норм Корана. И прежде всего — сам Чынгыз хан.

«Взгляд на религию у Чынгыз хана был таковым — любая религия, исповедуемая людьми, была одинаково значительной, и была в его оценке одинаково положительной. Поэтому и Исламские, и Христианские, и Буддистские миссионеры, посещавшие его, с удовлетворением говорили: «Чынгыз хан нашу веру уважает больше, чем другие» (13, 252). В приведенном факте мы видим, кроме такта и умения обходиться с людьми, также и просвещенность Чынгыз хана.

Принцип веротерпимости, вне всякого сомнения, был утвержден впервые в мировой государственной практике именно Чынгыз ханом и его соратниками и претворен ими в жизнь в масштабах их державы.

В основе законодательства, политики и личного поведения татаро-монгол были заложены именно эти приведенные выше нормы Ислама, которые, в основном, соблюдались, хотя чингизиды и не провозглашали себя «истинными правоверными».

Вероятно, исповедать ханы-чингизиды могли любую веру, но не имели права оглашать посторонним, какого вероисповедания тот или иной из них — в интересах государства, именно в силу принципа веротерпимости и равенства всех религий. В этом выражалась, помимо всего прочего, гениальность Чынгыз хана. (Этого правила придерживались его потомки, но, как видим, недолго, а потом начали отходить от него, как постепенно и от других заветов Чынгыз хана, что и привело, в сочетании с некоторыми другими условиями, к соответствующим последствиям).

Выше было уже замечено, что у великого хана Монгольской державы Угедея, самого младшего сына Чынгыз хана, избранного после него Великим ханом, «одни сыновья получали христианско-уйгурское воспитание, другие — мусульманское» (8, 264).

В Сборнике летописей Рашид ад-Дина (перевод А. А. Арслановой) сообщается о мусульманах в войске Бату хана: перед боем «по обычаю Чингиз хана Бату взобрался на вершину одного холма и (одни) сутки молил Бога и рыдал; а мусульманам приказал, чтобы вместе помолились» (3, 173).