По смыслу текста цитируемого источника видно, что Бату «приказал» мусульманам помолиться именно вместе с ним, а не просто «помолиться», иначе он бы «приказал вместе помолиться» также и христианам-несторианам. Последних тоже было немало в его армии (не менее половины), но не сказал им Бату — молитесь все вместе с единоверцами своими, завтра в бой, а противник числом больше нас втрое. А молился Бату именно как мусульманин, также как и Чынгыз хан — по верному замечанию Л. Н. Гумилева, и призвать единоверцев «вместе помолиться» вполне мог.

Приведу сведения из письма-отчета венгра-францисканца, брата Иоганки генералу ордена миноритов о деятельности католической миссии «р стране Баскардов» (территория современной Башкирии, Россия. — Г.Е.) в начале XIV в. (2, 75): «Да ведает ваше благочестие, отец наш, что те кто желают трудиться во имя Христа, следуя за кочевьями татар, величайший получат урожай душ, так что, крестя и укрепляя в вере, проповедуя и наставляя, исповедуя и поддерживая, мы почти постоянно заняты, чаще всего и обычно до глубокой ночи, потому что в некоторых областях люд христианский настолько умножается, что, по нашему мнению, язычников остается лишь немногим более половины.

Ведь татары военной мощью подчинили себе разные племена из народов христианских но позволяют им по-прежнему сохранять свой закон и веру, не заботясь или мало заботясь о том, кто какой веры держится — с тем, чтобы в мирской службе, в уплате податей и сборов и в военных походах они (подданные) делали для господ своих то, что обязаны по изданному закону. Они даже сохраняют такую свободу христианам, что многие, женясь и содержа большую семью, становятся иногда богаче своих господ, причем господа те не решаются коснуться имущества рабов и даже зовут их товарищами, а не рабами; но когда господа идут в бой, те вооружившись следуют за ними, честно служа против сарацинов, сражаясь с ними и соблюдая верность договору.

Сарацины[135] же, рыскающие поблизости, нападают на них и стремятся совратить новообращенных из татар и других иногда и отвращают от веры людей, которых некому научить христианскому закону. Сарацины, у которых свой Магометов закон, имеют некую секту, считаемую религиозной, братьев которой зовут фалькаиями (факирами):

Они носят обнаженные мечи, чтобы тотчас истребить тех, кто говорит против их веры. Они однако терпеливо позволяют христианам проповедовать наш закон, Христа, Марию и святых, с тем, чтобы не презирали Магомета. В своем законе они многое заимствуют из евангелия Луки и Марию считают девой, а Христа, ею зачатого, Божьим духом. Но богом Христа не признают, однако чтят его семь раз надень, непосредственно после Магомета при звуке большой трубы на некоей башне или колокольне и называют его величайшим из пророков, после Магомета; по седьмым дням (?) согласно закону оставляют работу, предаваясь молитвам и поклонению» (2, 90–91).

«Сарацины» здесь у католика, как видим по контексту, двух разновидностей — одни это, очевидно, персы — против которых сражаются татары с другими монголами Улуса Джучи. Другие «сарацины, рыскающие поблизости» — это «местное мусульманское население», то есть именно татары-мусульмане, у которых в формах «отправления культа», как видно из приведенной цитаты, имеются некоторые заметные отличия от «официального мусульманства» средневековых арабов и персов. Татары-мусульмане, как замечает внимательный Иоганка, «чтят Христа семь раз на день», «по седьмым дням оставляют работу» и т. п. и т. д. Это также заметил и переводчик-комментатор, и поставил, выражая свое «удивление», вопросительный знак в тексте перевода в скобках.

И как видно по описанию венгра Иоганки, «нападают» «местные мусульмане» на татар-христиан и других именно в смысле пропаганды своей веры, при этом не позволяя себе «насильно насаждать Ислам», так как эти «местные мусульмане», по выражению католика-миссионера «терпеливо позволяют христианам проповедовать наш закон, Христа, Марию и святых» (там же), но им все же удается «совратить новообращенных из татар и других», сводя на нет все усилия миссионерской деятельности католика.

И «местное мусульманское население» именно татары-мусульмане, так как кыпчаки (тоже «местные»), по данным араба Ибн Батуты, были христианами (101, 306), а булгары, по словам Юлиана, были, как мы видели выше — все (!) язычниками (2, 80–81), за исключением, возможно, единиц (и то если верить арабам — см. выше).

И кыпчаки-христиане и были, скорее всего, «урожаем душ» католиков и выданы Иоганкой за «новообращенных в католичество татар» — для убеждения руководства о высокой результативности своего визита. Благо языки татар и других «тюрок», в данном случае разннобразных кыпчакских родов и племен «близки друг к другу» и все они «имеют небольшие различия во внешнем облике и в наречиях» ввиду отдаленности «и свойств климата по различным областям» (87, 75). Да и татар-христиан католик отнес, скорее всего, к своему «урожаю» — также для солидности своего «отчета».

«Монголы» (татары) были частично христианами, а частично мусульманами (101, 306), и совершенно «зеркальны» сведения Иоганки и Ибн-Батуты относительно количества и состава верующих в Улусе Джучи — вот араб-мусульманин пишет, применяя слово «монгол» именно как политоним, в смысле политического сообщества: «некоторые монголы — мусульмане» а про «монголов-христиан» араб-мусульманин молчит. Точно так же католик пишет про татар-христиан и молчит про татар-мусульман — они у него не татары, а «сарацины, рыскающие поблизости».

В XIV в. арабами и персами (мусульманами) велась миссионерская деятельность в Улусе Джучи, чтобы татар-христиан не было. Также католиками в средние века, — и позже, при Романовых, особенно немцами (уже как государственная политика в России) — прилагались все старания, чтобы татар-мусульман не было.

Как видим, мусульмане и христиане в Улусе Джучи в XIV в. мирно сосуществуют, и старались, как «сарацины», так и «христиане», «совратить» друг друга каждый в свою веру. И удивляя соответственно, при этом католика-минорита человечностью по отношению друг к другу, как и своими демократическими, как бы сказали ныне, порядками.

И никакой «насильственной исламизации, проводимой ханом Узбеком», мы не видим — а католик бы это отразил в своем донесении в первую очередь — это имеет прямое отношении к его миссии.

Также и арабы, весьма неравнодушные к религиозной политике, в том числе и посещавшие лично Улус Джучи, пишут: «царь татарский в Северном государстве Узбек — просвещенный и преданный науке человек» (101, 229). Но, как и все смертные, и особенно правители, не без греха оказался — хан Узбек «убил нескольких вельмож, так как те «собрались свергнуть его» (там же, 323). Как видим, хан Узбек «согрешил» вовсе не по «религиозным мотивам», вопреки утверждениям официальных историков, а расправился со своими политическими противниками, которые планировали государственный переворот против него.

Таким образом, мы убедились, что не одна религия исповедовалась средневековыми татарами в XI–XII вв., а как минимум, две — христианство несторианского толка и Ислам, вероятно «реформированный» и приспособленный к восприятию на татарском языке. Исламом в общепринятом смысле эту религию, возможно, не признал бы ни один официальный представитель «мусульманского мира».