еще кто-то, лежащий с ней рядом.

Марина осторожно повернулась.

Андрей спал совершенно беззвучно, положив на нее руку. Марина потрогала руку. Он шевельнулся, словно ему стало щекотно, и она замерла.

…Что делать?

Что же делать?

Нужно тихонько встать, только бы его не разбудить, прошмыгнуть в ванную и сделать что-нибудь там.

Где в этом доме может быть ванная? И где может быть одежда? Ибо – Марина заглянула под одеяло, – на ней самой никакой одежды не было.

В комнате было холодно и серо – должно быть, раннее утро. Хотя с таким же успехом мог быть и ранний вечер! Створка окна распахнута в лес.

Марина спряталась под одеяло, где было тепло, залезла поглубже и уткнулась лбом Андрею в бок.

Что делать, подумала она и зевнула. Совершенно непонятно.

Должно быть, прошло довольно много времени, потому что, когда она проснулась, в комнате было солнечно и рядом кто-то просительно хныкал.

Марина подскочила и села. Тотчас же Черри вскинула передние лапы на кровать, потянулась и облобызала ее.

– Доброе утро, – сказала Марина, отпихивая собачью морду. – Подожди, я тебя выпущу. Несчастное животное, все о тебе позабыли!

Андрей рядом засмеялся.

– Лежи, я сам выпущу.

Он поднялся, прыгая на одной ноге, натянул штаны на голое тело и позвал собаку.

Марина посмотрела ему в спину – и ей понравилось. Сверху широко, снизу узко, ровно, прямо. Красиво!..

Он вернулся, к ее изумлению, стянул штаны и плюхнулся рядом.

– Мне нужно встать, – сказала она неуверенно.

Никто не знает, что там у нее с лицом, на месте ли глаза и щеки, и зубы обязательно нужно почистить, это же ужасно, когда утром пахнет изо рта.

Да и вообще нужно как-то поскорее… покончить, как-то перестать, как-то завершить, что ли!..

Андрей тотчас же сел, чтобы она смогла вылезти.

– В ванной есть халаты, – сказал он. – Принести тебе? Холодно.

– А где тут ванная?

Он встал, и непохоже было, что стесняется, вышел и вскоре вернулся в халате. Еще один халат был у него в руке.

Марине стало обидно, что он вернулся в халате. Ей хотелось посмотреть.

…Нет, нет, все правильно! Нужно перестать, завершить!.. И поскорее.

– Я тебя провожу.

Она потянула на себя халат, кое-как напялила, прямо в кровати, вылезла, как следует запахнулась и пошла за ним.

– Вот здесь. Тебе чай или кофе?

– Мне ничего не нужно, я потом, – быстро выговорила Марина и захлопнула дверь перед его носом.

Подумала и заперла на замок.

Зеркало не отразило ничего… такого. Нет, как раз такое оно и отразило! Марина была свежа, как утренняя роза или даже пион. Щеки розовые, глаза блестят.

Она ощупала свою физиономию, распахнула халат и оглядела себя с ног до головы.

Господи боже мой, как это получилось?! Что делать? Что же делать?!

В страшной спешке она приняла душ. Зубной щетки не было, но она как следует потерла зубы пальцем.

Что делать, что делать?..

Она обо всем позабыла, как же это так вышло?! Ей срочно нужно домой, в Москву, там дети, а она им вчера даже не соизволила позвонить, потому что напилась, а потом спала с посторонним мужчиной!.. Бедная Тонечка, бедная Настя!.. Как все было хорошо и просто до всего этого… безобразия!..

Она подула на голову феном, но быстро бросила это занятие, ее волосы просто так не высушишь, поискала, что бы надеть, поняла, что у нее ничего нет, кроме халата, и вышла из ванной, очень решительная.

– Я принес твои вещи, – откуда-то прокричал ее подельник, заслышав, что она вышла. – Там, в спальне!..

Вещи. Ну, конечно. У нее же есть вещи!..

Марина первым делом облачилась в броню – джинсы, рубаху и теплую кофту. Собрала влажные волосы в пучок и закрутила его платком, чтоб не рассыпался. Подобрала с пола итальянские расписные брюки и толстовку, стараясь не думать, почему они валяются на полу. Одернула кофту и вышла из спальни.

– Доброе утро, – фальшиво сказала она в спину Андрею, который возился с кофеваркой.

Он оглянулся. И удивился.

– Ты уже оделась? А мы разве не будем валяться?

– Нет, – сказала Марина. – Нам нужно в Москву. Ты не видел мой телефон?..

…Тонечка сидела подле монитора, очень неудобно, приходилось вытягивать шею и прислушиваться – слышно было плоховато. Она ругала себя за то, что устроилась так неудобно. Ей нужно оценить и почувствовать диалоги, а как тут оценишь и почувствуешь!..

– Ну что?

Она оглянулась.

Герман стоял над ней, взявшись рукой за спинку стула.

– Пока я не очень понимаю, Саша.

– Мне кажется, тебе ничего не видно и не слышно.

– Вот именно.

– Так пересядь!

– Куда? Туда, к ним, я не хочу, все и так нервничают.

– Мать, ты обо всех не заботься, – посоветовал Герман. – Ты делай, как тебе удобней.

– Мне удобней вообще ничего этого не делать, а сидеть и тихо писать свой собственный сценарий! – пробормотала Тонечка. – Но ты же привязался!

– Я привязался, – согласился Герман. – От меня просто так не отвяжешься.

– Настюха сидит как пришитая, – сказала Тонечка. – Смотрит. По-моему, она вообще ни разу не оглянулась!.. Так ей нравится!

– Если нравится, значит, из нее выйдет толк.

Тонечка опять посмотрела на него, на этот раз довольно свирепо.

– Саша, вот только не вздумай ей об этом сказать! Она пойдет в актрисы только через мой труп! Ужасная профессия, хуже нет!..

– Мы не знаем.

– Мы-то как раз знаем!.. Мы с актерами работаем, особенно ты!.. Они же все… ненормальные!

– Мы с тобой зато нормальные, с нашими профессиями! Просто образцы здравомыслия и логики.

– Артисты еще хуже! Вечно без работы, вечно в конфликтах, вечно нужно милости ждать от режиссера и продюсера.

– Мы не ждем милостей от природы, – объявил Герман. – Взять их – наша задача. А мальчик Даня? С ней?

– Утром ехали все вместе. Где-то там, наверное.

– Какая у них дружба.

– Настька в него влюблена. Или думает, что влюблена.

– А он в нее?

– Он, мне кажется, вообще ни о чем таком не думает. Он думает об Абиссинии и суахили. – Тонечка вдруг засмеялась. – Ты знаешь, я у него спросила, зачем он учит язык Черной Африки, такой… не самый популярный в мире! Знаешь, что он мне ответил?

– И зачем?

– Чтобы изменить мир! – объявила Тонечка. – Ни больше ни меньше! На этом языке, сказал он, говорит пять миллионов человек, а мы ничего не знаем ни о них, ни об их культуре. Такое положение неправильное, и его нужно изменить.

– В самом деле, – согласился Герман.

– Вот и Настька бы лучше учила суахили, – неожиданно заключила Тонечка. – Или иврит.

– Или корпускулярно-волновую