близким к маниловским, — это факт, причем факт удручающий. Значит, у власти существуют такие же представления о российском человеке, об обществе, о повседневной социальной жизни. Видимо, правители России крайне скверно представляют себе страну, в которой живут, и традиция российской власти, о которой в свое время сказал Юрий Андропов, продолжает быть актуальной для сегодняшней России.

Какую именно мысль бывшего руководителя КГБ вы имеете в виду?

Он сказал: «Мы не знаем общество, в котором живем». Как выяснилось в самые ближайшие годы после того, как эта фраза была сказана, правители действительно очень плохо знали страну, в которой жили. В этом смысле официальная идеология в России сегодня работает так, как она работала в СССР. Ситуация в стране, в том числе с состоянием законности, с правонарушениями, с жесткостью норм и жестокостью наказаний, с крайне дурным их исполнением, такова, что это — другая страна, далекая от мечтаний и благожелательных высказываний первых лиц государства.

Почему российские силовые органы позволяют себе в XXI веке пользоваться теми же пыточными методами, какими они пользовались в 1937 году?

В точном смысле слова перенесение ситуации 1937 года на 2009 год невозможно. Нынешняя система не работает как репрессивная. Она, скорее, рассчитывает на равнодушие населения, чем целенаправленно бьет по группам, народам, классам, слоям населения, которые могли бы составить ресурс сопротивления или будут недостаточно надежной опорой в ситуации трудного исторического перехода, ситуации всеобщей мобилизации. Нынешний режим не мобилизационный, он демобилизационный, поскольку заинтересован в том, чтобы население ни во что не втягивалось. Надо сказать, что бóльшая часть населения РФ вполне отвечает таким пожеланиям. При этом использование репрессивных методов, насилия в самых разных его формах, тех или иных разновидностей спецопераций, характерных именно для работников секретных служб, актуально потому, что эти методы унаследованы теми группами, из которых в последнее десятилетие формируется управляющий слой России. Из силовых корпораций состоит бóльшая часть политического класса, и прежде всего слой людей, которые непосредственно принимают решения и их исполняют. Сохранение в их арсенале такого рода тактик, инструментов указывает не только на происхождение нынешнего режима, но и на некоторые его принципиальные черты. Это черты полицейского государства. Нельзя в полной мере назвать нынешнее государство России полицейским, но многие важные элементы такового в современной России сохраняются — и в первую очередь произвол власти, причем на всех уровнях, по любому адресу и безразлично, по какому поводу.

Как российское общество относится к судьям и милиционерам?

Исследования показывают, что отношение общества к милиции и к суду плохое вот в каком смысле: ни милиции, ни суду большинство россиян не доверяет. В России имеет место недоверие большинства практически ко всем институтам, в числе которых суд, милиция, прокуратура, политические партии, профсоюзы, средства массовой информации… Это характеристика состояния общества, политической культуры россиян, характеристика того режима, который был выстроен. «Общество» в данном случае, конечно, термин неточный. Я бы вообще предпочитал говорить о «социуме», то есть о некотором явлении, которое в строгом смысле слова обществом не является, потому что в нем отсутствуют субъекты общественного выбора, субъекты действия и ответственности за него, за его последствия. Если страна пассивно адаптируется к режиму — такое состояние не назовешь обществом, это другое социальное состояние.

Россияне не доверяют не только государственным органам, но и социальным институтам?

Да. Профсоюзы или общественно-политические партии не относятся к государственным организациям, тем не менее они находятся в зоне давнего, постоянного и очень сильного недоверия. Доверие в той или иной степени вызывают три института: президент (не конкретный человек, а сама должность, место этой должности в системе власти), Русская православная церковь и армия. Все остальные находятся в зоне недоверия. При этом и с милицией, и судом (как и вообще с любым «начальством», а суд и милиция — это для россиян «начальники», «власть») россияне предпочитают встречаться как можно реже. Обращение в суд по собственному почину в России пока еще крайне редко. Встреча с милицией по инициативе гражданина, а не по произволу и пожеланию милиционеров тоже редкость. За последний год 10 % населения обращались в органы внутренних дел (если это не паспортный стол, конечно) по собственным запросам. Более половины обратившихся не удовлетворены тем, как решались их дела. Три четверти россиян не знают своего участкового милиционера: ни кто он такой, ни как его зовут, ни где он находится, ни как его найти. Не чувствуют себя защищенными от произвола милиции, по нашим данным, от двух третьих до трех четвертых российского населения. Особенно сильно недоверие молодой части населения — юношества и подростков.

Есть ли у российского общества болевой порог? Есть ли предел, за которым силовики начнут встречать общественное сопротивление?

Социум, ориентированный на адаптацию к любой ситуации, может терпеть очень долго. Вековечное российское терпение не является позитивной характеристикой. Это очень удобное качество для власти, поскольку дает ей возможность осуществлять политику произвола. Терпеливый народ все перетерпит. Тем не менее есть ли грань, которую нельзя переходить? Я бы сказал, что есть. Население будет терпеть до тех пор, пока отниматели не станут покушаться на самое близкое и самое ценное. На жизнь, на сам факт существования, на доброе здоровье и благополучие ближайших родственников. На жилища. На те немногие элементы собственности, которые люди нажили и даже сумели легитимировать (хотя система юридического удостоверения частной собственности в России все еще не сложилась и оставляет желать много лучшего). Вот здесь, мне кажется, и находится предел терпения. По крайней мере, не у низового большинства, а у групп, которые относительно благополучны, более образованны, урбанизированы и, соответственно, обладают сравнительно бóльшими доходами. Но опыт 1930–1950-х годов прошлого века показывает, что государство может перешагивать далеко за этот предел. Преобладающая часть населения России оказывается согласной вытерпеть и это. Видимо, действует лагерная мораль «Умри ты сегодня, я завтра», она очень сильно проникла в российское общество, которое в этом смысле наследует советское устройство общественной жизни и ума каждого отдельного человека.

«На улицы вышла Россия интернета. Россия телевизионная осталась дома»

Впервые: Executive. 2012. 27 января. Беседовал Андрей Семеркин.

Ну вот! великая беда,

что выпьет лишнее мужчина!

Ученье — вот чума,

ученость — вот причина…

<…>

Уж коли зло пресечь:

Забрать все книги бы да сжечь.

А. Грибоедов. Горе от ума

Чем отличаются те, кто принимает участие в зимних митингах протеста в России, от тех, кто остается дома? Какова социология движения