От звона Андрей и проснулся. По даче гулял ледяной ветер. Дверь и все окна действительно были нараспашку. А на полу валялись тошнотворно тянущие коньячным спиртом осколки.

Пробуждение было непривычно медленным, а когда мысли зашевелились наконец в пустой и больной голове, Андрей сообразил, что страшно замерз под своими двумя одеялами. И удивительно еще, как не замерз насмерть в открытой всем ветрам дачке. Холод стоял жуткий, январский, печка совсем остыла, и снег сыпался огромными слипшимися хлопьями. Заваливал подоконники, стол, посуду, папки с черновиками.

По-воробьиному прыгая, чтобы согреться, Андрей закрыл все окна – замерзшие рамы не сходились, лед на полу так и норовил скользнуть под ногу. Притащил со второго этажа старый электрический обогреватель, включил и прижался к нему, как кот к батарее.

Чем больше Андрей оттаивал, тем отчетливее понимал, что вокруг происходит что-то странное. Оставить окна открытыми на ночь он точно не мог. В даче творилась какая-то чертовщина. А старый градусник в оконной проталине показывал минус двадцать пять. Этого тоже не могло, просто не могло быть в апреле. Минус двадцать пять, снега выше колена, ледяной ветер, от одного прикосновения которого губы лопаются, как спелый снежноягодник. А до трассы два с половиной километра пешком. Машины у Андрея не было, он и водить-то ее так и не сподобился научиться. Да и не проедет машина по таким сугробам, так что звонить кому-нибудь из приятелей и просить забрать горе-зимовщика бесполезно. Дорогу не чистят, ведь поселок стоит пустой, все сбежали от морозов и оставили наконец Андрея в покое, как ему и хотелось.

Не глядя, он нащупал за спиной тяжелую и холодную бутылку, подтянул к себе и снова приник к обогревателю.

В первый раз они с дедом Геной подрались года три назад. Слово за слово – и покатились по полу. Дрался Андрей плохо, но тут возраст на его стороне оказался, Гена-то старый уже, соль в суставах хрустит. В свою деревню бывший тракторист ушел битым, ругая Андрея на чем свет стоит.

А через пару дней девица, которую Андрей возил иногда на дачу, пока жена в городе, выскочила в туалет и тут же вернулась с визгом и порванными штанами. На лодыжке набухала крупными каплями кровь.

Оказалось, что по участку носится, ворча и ломая кусты, бродячая собака. Черная, кудлатая, размером с овчарку. Она не пугалась ни криков, ни палки – наоборот, бросалась на пытавшегося прогнать ее Андрея снова и снова с каким-то свирепым азартом. В конце концов ему удалось перешибить ей лапу и выпихнуть хромающего зверя палкой за калитку. Калитка, кстати, была заперта, и забор вокруг участка высокий, так что понять, каким образом собака вообще сюда пробралась, было решительно невозможно.

Дед Гена появился на следующий вечер. С куском великолепного сала, самогоном – и да, с рукой в гипсе. Сказал, что это Андрей его «поломал» тогда в драке, но он Андрея прощает и вот, принес все что положено для продолжения крепкой мужской дружбы. А сам в глаза не смотрел, отводил взгляд, как обычно.

– Конечно, я это был, а ты как думал, – сказал Гена, затягиваясь вонючей сигаретой без фильтра. – И помнишь еще, вишни у тебя посохли, а на стволах проволока накручена оказалась? Тоже я. Красну ягоду не люблю. А жена твоя, слышал, беременная опять? И опять скинуть может, помяни слово. Это запросто.

Андрей взревел, скинул с себя все одеяла и бросился на чертова деда. А тот пальцем ему погрозил, поднялся и… врос в пол. Белесые ледяные корни побежали от его ног по обшарпанным доскам, руки с кривыми ногтями-лопатками покрылись инеем. На Андрея дохнуло запредельным, невыносимым холодом, как будто дед Гена явился из каких-то ледяных космических далей и все еще нес на себе их дух. Сразу онемели кончик носа и пальцы, подмороженной болью стянуло лицо, и Андрей отпрянул, уткнувшись в горловину свитера. А дед рос, поднимался вверх на стремительно увеличивающейся ледяной горе, и язычки льда полупрозрачными щупальцами бежали по полу, по стенам. Весь дом трещал, промерзая, звенели стекла в накрепко заклеенных Андреем окнах. И лицо деда менялось, покрываясь ледяными наростами, было оно теперь совсем нелюдским: глаза затянуло изморозью, рот распахнулся огромной дырой, из которой вырывался с воем обжигающий холодом ветер…

Андрей проснулся и, стуча зубами, закутался в ватное одеяло, которое сбросил во сне. В даче стояла мертвая тишина. Уже не пощелкивал и не булькал нагревшимся маслом обогреватель – он, судя по погасшей лампочке, сломался. Вьюга стихла, и сейчас во всем мире, казалось, остался только один звук.

Громкий шелест осины.

Дверь, как выяснилось, примерзла. Андрей бился, бился в нее плечом, потом, рассвирепев, схватил хранившийся в предбаннике топорик и ударил обухом по замку. Что-то отлетело, удар отозвался в руках болезненной вибрацией, но и дверь наконец поддалась. Снаружи намело столько снега, что ее удалось только приоткрыть, и Андрей с трудом протиснулся в получившуюся щель.

На дворе стоял никакой не апрель, а лютый январь. Интернет сейчас, наверное, разрывался от сообщений об «аномальных холодах». Только не проверишь, связь в поселке всегда была плохая.

Проваливаясь в снег по пояс, с отвращением ощущая, как он забивается под одежду и тает на коже, Андрей брел к осине. Погода точно почуяла неладное – снова поднялся ветер, начал бросать в лицо колючие хлопья. Нос совсем уже не чувствовался, а обветренные губы, наоборот, горели от боли, но это было даже приятно – хоть какая-то иллюзия тепла.

Добравшись до чертова дерева, Андрей размахнулся и изо всех сил стукнул топором по глянцевому, гладкому стволу. Топор отскочил со звоном, не оставив даже царапины на промерзшей, твердокаменной осине. Андрей взвыл от ярости и, перехватив топорище поудобнее, принялся рубить как заведенный. Небо потемнело, холод пробирал до самых костей, ледяной ветер точно смерчем закручивался прямо вокруг осины… И наконец отскочила щепка, другая. Андрей наклонился к выщерблине, чтобы убедиться в своей маленькой, в пару сантиметров шириной, победе.

Из ствола текла густая темная кровь. Она сбегала по зеленоватой коре и красными округлыми ягодками падала в снег. «Красну ягоду не люблю», – вспомнил оторопевший Андрей.

Тяжелая рука легла на плечо. Андрей рывком обернулся, выставив перед собой топор. На его лезвии тоже была кровь, и как это он сразу не заметил.

Сзади стоял дед Гена. На щеке у него алела царапина, а заиндевевшие, тусклые глаза неподвижно смотрели на Андрея в упор.

– Что ж ты делаешь? – прохрипел дед, вырывая топор из рук Андрея. – Опять решил, как в тот раз?

А ведь Андрей случайно его убил, все вообще само собой вышло. В прошлом году, тоже весной и тоже в заморозки, он приехал сюда заливать в тишине семейную беду. У них с женой никак не получалось сделать самое простое для мужчины с женщиной – детей. И вот только после нескольких бесплодных лет завязалось что-то в утробе, уже даже начали осторожно прикидывать, как назовут – случился выкидыш. Получившую нервный срыв жену временно забрала к себе теща, а Андрей приехал сюда. И даже девиц с собой брать не стал.