Лаврентий оглянулся:

– Он твой!

Всадник и лошадь скрылись в кустах.

В руках Кристофера остался револьвер с номерным знаком 2056. Кристофер прицелился. Обратил внимание на то, что целится в сторону деревни. “Бах, бах!” – по-детски озвучил мнимый выстрел. Вспомнил о ружье, отобранном Нестором Квирикадзе. Приятное ощущение защищенности шло от ладони, которая сжимала рукоятку револьвера.

Появилось желание съездить в деревню.

Он встал. Оделся. Револьвер не умещался в кармане брюк. Заложил его за пояс, затянул ремень. Холодная сталь будоражила душу, делала ее воинственной.

* * *

Перенесемся мысленно лет через тридцать. Заглянем в мастерскую по ремонту восточных музыкальных инструментов.

Маленькая комнатка. Железная печка с длинной трубой через всю комнатку. На стенах висят дайры, барабаны, множество струнных инструментов, названий которых хроникер не знает. Некоторые похожи на грузинские трехструнные чонгури, другие с более крутыми боками, пузатые, плоские…

На столе мотки струн, гвозди, проволока, пилки, зажимы, канифоль, паяльник, куски кожи для натяжки на барабаны. Настольная лампа. Патентное удостоверение в рамке. Актриса Любовь Орлова с обложки “Огонька”, кнопкой к стене. Плакат со счастливо улыбающейся парой, которая на вытянутых руках держит сберкнижку. Надпись типа “Деньги скопили – на курорт укатили”. За спиной улыбающейся пары – Черное море, пальмы, белый пароход, горы, ресторан на вершине горы.

Под плакатом сидит Байрам-Курбан-оглы. Ему семьдесят шесть. Он держит один из музыкальных инструментов, настраивает его. Рука умело перебирает струны. Поднимает голову и говорит, глядя прямо нам в глаза:

– Когда сбежал Еввул и я остался один, мне пришла в голову идея использовать англичанина… для своих целей. Я не мог заплатить ему, так как все деньги украл Еввул, но я понял: Хьюз – обиженный человек, и зерно обиды надо взрастить в его душе до ненависти.

Байрам-Курбан-оглы затянулся самокруткой из газетного листка, пустил густой дым и продолжил:

– Почему я сам не хотел расправиться с Нестором? Мои руки… они дрожали. Если бы я промахнулся, Нестор не упустил бы такого случая, он ходил всегда при оружии… В деревню я войти не мог, каждый знал меня. Неделю караулил, когда Нестор в одиночку войдет в лес… Не входил.

Байрам-Курбан-оглы вновь глубоко затянулся. Дым пускает при разговоре – привычка курильщика-профессионала.

– Англичанина было легко обрабатывать. Наивным был невероятно.

* * *

…На кровати сидят Лаврентий и Кристофер. Поодаль щиплют траву Пятница и лошадь. Серая в яблоках.

– Эти красные дьяволы хотят перевернуть весь мир, хотят разрушить его. И на обломках всего ценного, что есть в этом мире, построить свой мир, со своими законами. Они это сделали в России, Грузии, завтра это случится в твоей Англии… Они плюют на существующие веками законы, будто их нет вовсе…

Кристофер встрепенулся:

– Нестор уверяет меня: линия Лондон – Дели аннулирована…

Лаврентий подливает масла в огонь:

– Дай ему волю – он аннулирует саму Англию!

* * *

– При первой встрече я дал ему револьвер, – продолжает рассказ Байрам-Курбан-оглы, – и этим ограничился. Потом стал убеждать его, что в Несторе Квирикадзе всё от дьявола. Револьвер стал жечь ему руки, настал день, когда он сказал: “Я убью его”.

Хьюз ушел в деревню. Я смотрел в подзорную трубу…

В большом круге были видны три фигуры: Нестор, осел и на осле Кристофер. Окуляр подзорной трубы сопровождал собеседников, как оптический прицел винтовки. Широкая спина Нестора – прекрасная мишень для выстрела. Лицо Кристофера напряжено, но разговора не слышно.

Он не решился на выстрел. В один момент я видел, как он вынул, но тут же спрятал револьвер.

А ведь ситуация была удачнейшая. Нестор ни о чем не подозревал. Они шли через пролесок к мельнице.

Когда Хьюз вернулся, я не сдержался и назвал его трусом…

Через несколько дней горела столовая красной коммуны. Хьюз догадался, что это было делом моих рук!

Байрам-Курбан-оглы поперхнулся дымом самокрутки. Глаза наполнились слезами. Успокоился. Восстановил дыхание.

– Вы, наверно, думаете, как просто я рассказываю о своих, – улыбается, – злодеяниях. Я молчал об этом десятки лет. Сейчас я счастлив, мне хорошо, я говорю вслух. И мне неважно, что вы думаете обо всем этом. Может быть, всё это и не интересно вам. Все преступления того времени так похожи друг на друга: поджоги, убийства из-за угла… Вы об этом слышали, читали в учебниках истории, смотрели в фильмах – а я это делал. Потом я превратился в Байрама-Курбан-оглы. Всю жизнь просидел в этой музыкальной комнате и играл. Хотите послушать, как я играю?

Байрам-Курбан-оглы перебирает струны восточного инструмента. Улыбается. Тоскливая музыка. Тоскливая улыбка.

* * *

За три дня до пожара в столовой красной коммуны шло собрание.

Длинный стол. Пальмы в кадках. У стены кинопроектор. Механик заряжает ленту.

За столом сидят жители деревни, монахи в черных сутанах, мусульманский мулла. В дверях детишки. Нестор жестом зовет детей, те входят, рассаживаются на полу.

Нестор поднимает руку, требуя внимания.

– Я пригласил сегодня вас, чтобы ответить на вопрос: “Какое всех нас ждет будущее?” Я с уверенностью говорю: оно будет прекрасным! Мы строим это будущее! И каждого, кто придет в коммуну, независимо от возраста, национальности, вероисповедания, с желанием объединиться с нами, мы примем его…

Нестор оглядел присутствующих.

– Иосиф Чхаидзе, – показал на киномеханика, – служит чуду, которое зовется кино! Сейчас мы увидим наше прекрасное будущее!

Монахи, крестьяне, мулла, дети смотрят хронику двадцатых годов.

Летят дирижабли. По морю плывут пароходы. Ледоколы разбивают льды. С плотин гидростанций падают водные каскады. Толпы счастливых людей. Взрывают динамитом горы. Проводят в пустынях каналы. Цветут яблоневые сады. Праздничные парады. Льется сталь из доменных печей. Пирамиды физкультурников. Тысячи детей машут бумажными цветами. Поднимается в небо аэростат, на гондоле надпись: СССР. Танцоры в черкесках пляшут лезгинку…

– Я замешался в толпе монахов, когда они спускались с гор, – продолжает рассказ Байрам-Курбан-оглы, – это было делом нетрудным. Я смотрел на экран и видел, как сказал Нестор, “прекрасное будущее”. Я не понимал его. Кто они, эти пляшущие люди? Куда бегут? Что взрывают? И почему они всё время смеются? Чему беспрестанно радуются?

Я перестал глядеть на экран. Меня гипнотизировала спина Нестора. В двух шагах. Револьвер под сутаной. Но я не мог поднять руку. Мысленно я видел, как после выстрела выбегаю во двор, вскакиваю на лошадь и исчезаю. Но, глядя в темноте на Нестора, я ослаб от страха, от него шла адская сила, она задавила меня.