Цинцю указал на глаза существа, – подобная ясность взгляда развилась благодаря ежедневному питью не имеющих источника росных вод. В зазорах между чешуйками можно заметить зелёный и красноватый мох, как две капли воды похожий на тот, что произрастает на стенах. Должно быть, он постоянно возвращается в эту пещеру, быть может, даже питается духовной росой озера Лушуй.

Забрав ростки гриба солнечной и лунной росы, Шэнь Цинцю нарушил круговорот духовной энергии; лишившись важного компонента экосистемы, духовная энергия мало-помалу иссякнет, и озеро постепенно превратится в лужу затхлой воды, а со временем может пересохнуть и она. Потому-то это существо не оставляло их в покое, выжидая подходящей возможности для нападения.

– Старейшина Шэнь, – продолжал недоумевать Гунъи Сяо, – если этот монстр питается водой из озера, то разве он не достиг бы лучших результатов, поедая непосредственно гриб бессмертия? Отчего же он до сих пор не извёл все ростки?

– Это создание привязалось к нам, ещё когда мы ехали через лес Байлу, – ответил Шэнь Цинцю. – И тогда свет, отразившийся от лезвия меча, будто ожёг его, заставив отступить. Боюсь, что это существо не переносит света, в особенности солнечного и лунного, потому-то ему только и остаётся, что скрываться под сенью леса, в этой пещере или же под водой. – Указав на падающий со свода столб света, он продолжил: – Гриб бессмертия день и ночь заливают лучи небесных светил – само собой, он не мог до него добраться.

Чтобы подтвердить свою гипотезу, Шэнь Цинцю извлёк из рукава один из хрупких ростков и покачал им перед собой. И точно: глаза человека-змея загорелись – он мгновенно вскинул голову, обнажив в оскале ряд острых белоснежных зубов.

При виде этого Гунъи Сяо вновь ткнул его рукоятью меча, опрокинув на спину. Человек-змей из последних сил извивался у их ног, но перевернуться обратно не мог. Юноша же обратил клинок остриём вниз, явно собираясь пронзить жалкую тварь.

– Постой! – поспешил остановить его Шэнь Цинцю.

– Старейшина? – непонимающе воззрился на него Гунъи Сяо.

– Разве ты сам не упоминал, – деликатно заметил Шэнь Цинцю, – что живущие в нескольких ли от леса Байлу простые люди никогда не подвергались нападению демонических тварей?

– Верно, – согласился Гунъи Сяо.

– Это свидетельствует о том, что это существо никогда не творило зла; к чему же поступать с ним так жестоко? Опять же, этот змей каждый день приползает сюда, чтобы собирать росу, – так что, выходит, это мы вторглись в его жилище, потревожив его.

Разумеется, Гунъи Сяо не мог не прислушаться к словам старейшины, к тому же в них не было ни толики неправды. В самом деле, если бы этот монстр осмелился убить или ранить человека, то адепты дворца Хуаньхуа давным-давно выследили и истребили бы его, так что одно то, что он до сих пор был жив, говорило в его пользу. Возвращая меч в ножны, Гунъи Сяо, к своему изумлению, заметил, что Шэнь Цинцю не спускает с этой простёртой на земле уродливой твари прямо-таки любящего взгляда – выходит, старейшина Шэнь, как и настоятели из монастыря Чжаохуа, исповедует милосердие по отношению ко всем живым существам. Откуда ему было знать, что Шэнь Цинцю с той же силой притягивали такие вот неопознанные монстры, с какой типичных завсегдатаев Чжундяна – состязающиеся в красоте нефритовые сестрички.

Но никто из покидающих пещеру не заметил, что мучительные спазмы человека-змея прекратились – теперь он лишь слегка дрожал. Его деформированное тело украдкой прижалось к нежному ростку гриба бессмертия, а сияющие глаза будто принадлежали совсем иному существу: они светились во тьме пещеры, словно два факела.

На выезде из леса Байлу Гунъи Сяо принялся уговаривать их посетить дворец Хуаньхуа, чтобы как подобает уведомить старого главу Дворца о их визите, однако Шэнь Цинцю вывернулся:

– Вы уже столько для нас сделали, что, право, нам совестно обременять вас ещё сильнее.

«Шутишь, что ли? – подумал он при этом. – И что нам, спрашивается, делать во дворце Хуаньхуа? Устроить совместное любование грибом бессмертия? А что, если твои старейшины не смогут удержаться от того, чтобы поднять вопрос о праве собственности на него?»

Видя, что Гунъи Сяо ещё не оставил эту идею, Шан Цинхуа поспешил поддержать коллегу:

– На сей раз нам и правда пора откланяться, мы воспользуемся любезным предложением молодого героя Гунъи в следующий раз. Если же в будущем вы посетите хребет Цанцюн, старейшина Шэнь не поскупится, чтобы как следует принять вас на своём пике Цинцзин.

Вышеупомянутый глава пика бросил на него тяжёлый взгляд, и Шан Цинхуа тут же заткнулся.

Вновь придав лицу приличествующее случаю выражение, Шэнь Цинцю с лёгкой улыбкой добавил:

– Шиди Шан всё верно говорит, в надлежащее время пик Цинцзин будет ожидать вашего визита.

Гунъи Сяо был наслышан о том, что царящая на пике Цинцзин атмосфера полностью соответствует его названию: «тихий и безмятежный». Его превыше всего ставящие гармонию и покой обитатели редко привечали гостей извне, а потому юноша не мог понять, было ли это приглашение простой формальностью, но всё же улыбнулся в ответ:

– Старейшина Шэнь, я сохраню ваши слова в памяти и, как знать, быть может, в будущем побеспокою вас своим визитом. Кому в этом случае мне надлежит передать визитную карточку?

– Просто передайте её моему ученику Ло Бин… – не задумываясь, начал Шэнь Цинцю.

Едва отзвучали эти слова, в воздухе повисла неловкая тишина.

Мгновение спустя Шэнь Цинцю развернул веер и неторопливо взмахнул им пару раз, прежде чем поправиться:

– …Шисюну Ло Бинхэ, Мин Фаню.

Сердце Гунъи Сяо захлестнули смешанные чувства.

До него доходили слухи о том, что глава пика Цинцзин после гибели любимого ученика на собрании Союза бессмертных погрузился в тяжкую скорбь: вот уже долгое время он ходит потерянный, будто вместе с учеником утратил душу, – и сегодня Гунъи Сяо убедился, что он и вправду не в силах примириться с тем, что Ло Бинхэ больше нет в живых. Быть может, старейшина Шэнь приехал за грибом бессмертия в надежде развеяться и хоть ненадолго позабыть о своём горе, а иначе зачем бессмертный наставник явился самолично? Несомненно, старейшина Шан присматривает за ним, чтобы не дать ему совершить чего-нибудь необдуманного. Подумать только, всю дорогу старейшина Шэнь вынужден был улыбаться через силу, дабы никто не заметил его боль, а он, Гунъи Сяо, своими легкомысленными словами разбередил его рану, воскресив тягостные воспоминания… Воистину, как велика сила привязанности между учителем и учеником!

И пока их пути не разошлись, Гунъи Сяо не мог удержаться от того, чтобы не оборачиваться на Шэнь Цинцю каждые десять шагов; при