— Ты что делаешь? — сглотнула я, глядя на книгу учета ласк.

— Ты просила миллион объятий, миллион поцелуев, миллион ночей, проведенных вместе, душа моя. И теперь, чтобы не ошибиться, придется записывать. Тут уже ничего не поделаешь, — вздохнуло чудовище, пытаясь скрыть улыбку. — Итоги будем подводить каждую неделю или раз в месяц? Я могу отчитываться каждый день.

Я попыталась вырвать блокнот у него из рук. Моя рука была поймана и поцелована. Тут же в графе «Поцелуи» появилась черточка.

— Заметь, душечка, это была не моя идея! — сладко молвил Иери, целуя меня в висок и тут же демонстративно ставя еще одну черточку. — Тебе же важно знать, сколько раз тебя обняли и поцеловали, не так ли? А почему ты нервничаешь? Что-то не так?

Его пальцы скользнули по моему лицу, а потом по моим губам. Я сейчас его укушу! Я не шучу!

— Ладно, душа моя, пошутили и хватит. Ты пошутила, я пошутил… — миролюбиво заметило чудовище, а потом подняло на меня глаза. — У меня к тебе только один вопрос…

Я напряглась и сжала кулаки, призывая все свое терпение и стойкость. Я по глазам вижу, что сейчас последует продолжение.

— Что мы будем делать, когда дойдем до миллиона? — вкрадчиво поинтересовался Иери, глядя на пятно от кофе на моей белой футболке. — Как ты думаешь, душа моя, нам лучше сделать график или как получится? Я очень заинтересован в твоем ответе…

«Сегодня у нас запланировано сто поцелуев. Мы идем с отставанием от плана на семь процентов! — отчитывался полярный лис. — Надо наверстывать! Даешь миллион поцелуев за пятилетку! Даешь пятьсот сорок восемь поцелуев в день! Быстрее, слаще, нежнее!»

— Добивай меня уже, — с сардоническим вздохом заметила я, глядя на свои руки, которые мечтали кого-то задушить.

— Зачем добивать? У нас… — я услышала шепот возле виска, — с тобой большие планы… Я бы даже сказал — грандиозные… А теперь второй вопрос. Нежные объятия и страстные объятия мы будем чередовать? Просто в тексте не указана правильная очередность, в связи с чем я решил уточнить.

— Вот зачем ты это делаешь? — простонала я, пытаясь встать и уйти. Мне было так неловко. — Ты — настоящее чудовище!

— Ты только что ранила меня в самое сердце. Я несколько тысяч лет был уверен, что я — просто чудо. А моя душечка только что назвала меня обидным для моей нежной и ранимой самооценки словом! — с лучезарной улыбкой заметил Иери, поигрывая ручкой.

Я вспомнила, как меня прошиб холодный пот в тот момент, когда я, поднимаясь по лестнице, увидела в темном углу два горящих красных огонька. Помню, как тряслись мои колени, а рука с телефоном-фонариком долго не поднималась.

— Скажи честно, что ты такое? — спросила я, поднимая глаза на «чудо», в надежде увести разговор куда-нибудь подальше от щекотливой темы. В такие моменты я готова не просто слушать многочасовую лекцию о строении роторных двигателей, принципы пайки радиаторов и микросхем, но и активно участвовать в разговоре в меру своей продвинутости, выражая такой неподдельный интерес, словно по окончании разговора побегу применять на практике полученные знания. — Тебе же не просто так гномы храм построили?

— Не переживай, душа моя, гномы строят храмы кому попало, лишь бы не попало, — мечтательно заметило чудовище, проводя рукой по моему плечу.

— С этим я согласна! — горячо закивала я, чувствуя смесь неуместной гордости и пережитого недоумения, которое я испытала при виде своей шедевральной статуи, воздвигнутой в авральном режиме. — Они меня тоже решили осчастливить!

— Да, душа моя… С бородой и усами ты выглядела более мужественно, — с улыбкой заметил Иери, положив голову мне на колени и глядя на меня снизу вверх. Этот жест меня немного смутил, но в то же время умилил. Так и захотелось провести рукой по его волосам, погладить щеку и улыбаться улыбкой чеширской кошки, изучая расстегнутую пуговку его воротника.

— Я вижу у кого-то сегодня хорошее и очень игривое настроение? — язвительно заметила я, с сожалением глядя на красивое лицо. — Да, статуя была не самой удачной. И я даже рада, что ее сломали…

— Не хочу расстраивать мою душечку, но я уже видел новую статую… — кротко заметило чудовище, раскачивая пальцем мой медальон.

Я попыталась украдкой протянуть руку к открытке, чтобы ознакомиться с ее содержанием, но моя рука была поймана с вежливой улыбкой, мол, ты же дарила. Ты наизусть должна знать все, что там написано! Чтобы в любой момент дня и ночи ты могла воспроизвести текст слово в слово.

И тут я с грустью осознала, что открытки всегда вызывали у меня раздражение. Если хочешь что-то сказать человеку — скажи прямо. Не надо прикрываться мишками, зайчиками, котятами, цветами и красивыми словами. Была одна категория открыток, ассортимент которых в свое время переехал ко мне почти полным тиражом. Когда у человека не хватает смелости, желания и красноречия попросить прощения напрямую, когда он не собирается извиняться, уверенный в своей правоте, когда «просить прощения» равноценно унижению, он покупает пушистого «переговорщика» с жалобными глазками. Обычно в лапке «извиняшки» сжат цветочек, который зверушонок робко тянет в сторону «обиженки». И невдомек пушистому засранцу, что день назад ты страстно поцеловала дверной косяк, а потом едва успела запереться в ванной, набирая мамин номер. После короткого разговора мама перезванивает, но не мне. И за дверью слышится взволнованный голос. «Да, заперлась в ванной… Я переживаю, стучусь, а она не открывает. Опять истерика… Слышать ничего не хочет… Придумала, что я ее тут убивать собираюсь… Я за нее очень переживаю… Хоть с работы увольняйся… Но я ее не брошу… Я люблю ее… Такую, какая есть… Простите, пожалуйста… Да, я постараюсь заехать к вам завтра… Вы, главное, не волнуйтесь и не переживайте… Справимся…»

От этих воспоминаний мне стало так горько, так обидно, так тошно и почему-то мучительно стыдно…

— Что же тебе причиняет такую боль? — спросило проницательное чудовище, обнимая меня. — О чем же таком ты постоянно думаешь, душа моя? Чем же себя так терзаешь?

Ага, сейчас будем жаловаться одному чудовищу на другое. Увы, я не хочу об этом рассказывать. Просто не хочу. Мне приятней думать о том, что все уже позади и что этот кошмар больше никогда не повторится. Я хочу просто взять и закрыть дверь в прошлое, повернуть ключ в замке, убедиться, что прошлое больше не выберется из своей тюрьмы, а потом выбросить ключ и жить дальше.

Кстати о дверях! Меня прошиб холодный пот. Я пыталась вспомнить, закрывала ли я дверь офиса изнутри перед уходом. В упор не помню.

— Можно, я на минутку смотаюсь… Мне нужно кое-что проверить… — взмолилась я, выпутываясь из объятий и вскакивая с дивана.

Через минуту я была в офисе. Закрыла! Фу-у-ух! Слава богу! А теперь обратно. Да что со мной сегодня такое!

— Все нормально! — радостно заявила я по возвращении, в надежде, что лимит неприятных моментов на сегодня исчерпан. Я хотела что-то сказать, но услышала тихий писк и шорох… Доносился он из кустов. Я дернула Иери за рукав и показала на кусты. Под кустом в траве лежала маленькая красивая птичка… Судя по клюву — совсем птенец. Он раскинул крылья и явно собирался на небо. В самом прямом и грустном смысле этого слова. Птичка смотрела на меня своими маленькими черными бусинками глаз, подернутыми мутной поволокой… Я раздвинула траву, села на корточки и протянула руку. Птичка даже не дернулась, а лишь обреченно закрыла глаза. Я сглотнула, чувствуя, как у меня наворачиваются слезы. Не могу видеть, когда животные умирают. Ни в жизни, ни в фильмах. Есть у меня целый список кинолент, которые я никогда не стану смотреть, как бы мне их ни советовали. Сердца не хватит… И тут убеждай себя или не убеждай, что это просто отличная режиссура, а животные на самом деле живы-здоровы, но попробуй сдержать слезы, когда умирает собака, жалобно поскуливая, или кошка, трогательно глядя в душу зрителя. Кусая губы, чтобы не разреветься, я осторожно взяла на руки комочек перьев.