По сообщению Ригора, местные жители называли это место Castrum Lucii de Capreolo (что впоследствии превратилось в Шалю-Шаброль). Еще в XVII веке находку сокровища связывали с неким Луцием, легендарным проконсулом Аквитании, жившим в эпоху императора Августа, размеры богатства которого были огромными; его прот звали Capreolus (Козел) из-за его привычки вести военные действия в горной местности. Возможно, что эти легенды уже ходили в эпоху Ричарда, облегчая ассоциации46[595]

И наоборот, мне кажется, со значительной долей вероятности можно предположить, что эти легенды, ходившие в XVII веке, были сложены на основе упоминаний о сокровище, найденном в эпоху Ричарда, в частности, на рассказе Ригора о золотых статуэтках, представлявших членов римской императорской семьи. Самым достоверным свидетельством римского происхождения сокровищ является, без сомнений, собщение французского хрониста. Вопрос состоит в том, основываются ли слухи, которые он упоминает, на реальных событиях, впоследствии искаженных и романизированных, или же это чистой воды выдумки. У нас нет возможности это установить.

Гипотеза об обнаруженном сокровище вполне возможна. В ту беспокойную эпоху можно было часто увидеть, как сеньоры или богачи прятали свои сокровища, чтобы не отдавать их врагам. А этот регион, как мы видели, долго сотрясали продолжительные гражданские войны. Одно из этих сокровищ спокойно могло быть найдено перед приездом Ричарда в регион, а слухи дошли и до него. Что здесь удивительного? В 1892 году, как отмечает Джилингем, было обнаружено... в Нонтроне сокровище, состоящее из тысячи серебряных монет, выпущенных в эпоху Ричарда Львиное Сердце. Оно могло быть спрятано, чтобы не достаться Ричарду, чьи войска атаковали замок в 1199 году, в момент, когда он умирал от стрелы в Шалю.

Нахождение клада, независимо от того, правда это или вымысел, сыграло лишь вспомогательную роль, усиливая, как говорит один хронист, воинственное мужество короля Англии, герцога Аквитании в войне с двумя постоянно восстающими против него вассалами, в частности, Эмаром де Лиможем, владельцем замка Шалю-Шаброль, чьи крепости, как и замки графа Ангулема, стояли у дорог, связывающих Пуатье с Бордо.

Ричард умер скорее принцем, желавшим сделать правящим феодальный порядок на его территории, чем искателем сокровищ, герцогом Аквитании, больше чем королем Англии, и, прежде всего, воином, королем-рыцарем, кем он и был в глазах всех своих современников.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

КОРОЛЬ —ЗЕРЦАЛО РЫЦАРСТВА

ОБРАЗ РИЧАРДА И РЫЦАРСТВА

Делу о сокровище Шалю должно быть отведено должное место, и все же смерть короля под стенами скромной крепости Лимузэна не менее романтична и несколько парадоксальна. Львиное Сердце умер как воин, а не как рыцарь; он умер от стрелы, выпущенной арбалетчиком во время обычных перипетий банальной осады, а не от удара копьем или мечом во время героического сражения. Но его пренебрежение к страданию, причиненному ранением, его высокомерное и беззаботное презрение к смерти, пожелания, которые он высказывал насчет захоронения своих останков, тела, сердца и внутренностей, его слова, одновременно снисходительные и великодушные по отношению к своему убийце, — всего этого достаточно, чтобы соткать из последних мгновений его жизни легенду, несмотря на банальность причины его гибели.

Повесть о гибели Ричарда дает рассказчикам возможность, сознательно или нет, передать свои суждения с Ричарде — о короле и человеке. Они нам также раскрывают, иногда независимо от их воли, образ этого персонажа, его положительные и отрицательные качества. Это мы уже отмечали в связи с рассказом о сокровище, составленном двумя благосклонными к суверенам из династии Капетингов хронистами — Ригором и Гийомом Бретонским. Следует углубиться в анализ мировоззрения тех, кто донес до нас эти рассказы и, добровольно или нет, проясняет нам образ Ричарда, собранный из суждений, высказанных в рамках определенной системы ценностей. Зададимся вопросом, что в этой личности завораживало, вызывало восхищение или же, наоборот, отторгало, смущало, раздражало, вызывало порицание, осуждение. Внимание к тем или иным чертам характера и манерам поведения, способ их подчеркнуть или раздуть почти до карикатурного вида являются весьма показательными не столько для самого Ричарда, сколько для его восприятия современниками.

Итак, эти суждения, несмотря на их расхожесть и порой диаметрально противоположную направленность, странным образом сливаются в единый портрет Ричарда, отражающий тот образ рыцарства, который мы себе представляем. Король предстает в качестве воплощения рыцарства в ту эпоху, когда оно осознает себя и становится одновременно завоевывающим, соблазнительным и раздражающим.

Суждения и оценка Ричарда

Хронисты в своем большинстве дают Ричарду, в том числе и в рассказе о его смерти, противоположные оценки, которые несут печать их личного происхождения. В действительности они передают ценности и интересы тех социальных групп, к которым принадлежат сами. Большая часть этих авторов была английскими священнослужителями, и поэтому не стоит удивляться тому, что они то хвалят, то обвиняют принцев и королей, в зависимости от их поведения, более или менее соответствующему установленным нормам морали, а также (а может, и большей степени) от того, насколько они отвечают интересам клира королевства, то есть их собственным интересам.

Ярким примером здесь является Гийом де Нёфбург, сравнивающий правление Генриха II и его сына Ричарда, одновременно упрекая и различая их тенденции и поведение. Говоря о Генрихе II, хронист сначала отмечает его супружескую неверность (о Ричарде он такого не говорит), его неумную жажду к «наслаждениям Венеры», «постыдные» обстоятельства его свадьбы с Алиенорой, которую также обвиняет в дурном поведении еще в ее бытность королевой Франции. Он также упрекает короля в чрезмерной благосклонности к евреям и возлагает на него ответственность за смерть епископа Томаса Бекета, в чем Генрих покаялся, но не так, как подобает королю. Его поведение повлекло за собой божье наказание, которое проявилось в восстании его сыновей.

Однако этот образ не такой уж негативный, поскольку, как утверждает хронист, Генрих любил справедливость и вставал на защиту бедных и слабых, отменив, например, жестокий закон, который приравнивал потерпевших кораблекрушение к добыче. Он любил мир и всегда пытался разрешить конфликт полюбовно, прежде чем развязать