Остановившись в начале аллеи, князь ждал, пока погруженная в свои думы Владислава подойдет ближе. Еще утром за завтраком он заметил, что дочь очень бледна, а под глазами у нее залегли тени, словно она провела ночь без сна. Хотел было тут же расспросить о нездоровье, но девушка отговорилась тем, что хочет прогуляться в саду — мол, от свежего воздуха все пройдет. Ее не было два часа. За это время князь Владислав успел выяснить подноготную ее спасителя и спешил объясниться с дочерью.

Девушка заметила отца и пошла чуть быстрее. Ее губы растянулись в легкой улыбке. Но глаза оставались такими же печальными, и это не могло обмануть князя.

— Хорошо погуляла? — поинтересовался он, когда дочь поравнялась с ним.

— Да, папенька, — ответила девушка.

— Вижу, ты нашла астры?

— Да.

— На что они тебе? Поставишь в вазон?

— Отнесу маме.

— Отнесу… — Князь запнулся. — Что ты имеешь в виду, дочка?

— Мне приснился сон, — вздохнула Владислава.

— Ох… только сон!

— Необычный сон, папа. Я его уже видела раньше, два раза. — Девушка остановилась посреди дорожки. — Только не до конца, а сегодня увидела полностью. Будто я иду по какому-то темному коридору, — пустилась она в рассказ, — окон нет, потолок какой-то странный, словно это не коридор, а огромная нора или подвал… в общем, под землей. Иду-иду, и вдруг впереди свет. Я подхожу, а это — пещера. Весь пол уставлен свечами так, что некуда ногу поставить. И я иду прямо по свечам. — Девушка прижала букет к себе. — Почему-то оказалось, что у меня ноги босые, а на мне только белая сорочка. В центре — постамент, а на нем…

— Гроб, — подсказал князь.

— Нет, просто тело в саване. Я подхожу ближе и вижу, что это мама. Она не спит и смотрит на меня. А лицо у нее такое, как будто она помолодела. И вот она смотрит на меня и говорит: «Принеси мне цветов. Я без них уснуть не смогу!» Я все думала-думала, что это значило, а когда пошла гулять и увидела в той стороне заросшую клумбу, почему-то сразу поняла, что мама имела в виду именно эти цветы, и никакие другие!

— Но как же мы их отнесем ей? — решил подыграть дочери князь Владислав. — Мы здесь, а твоя матушка далеко. Цветы успеют завянуть.

— Их можно везти в вазоне, — предположила девушка.

— Отличная мысль!

— Да, надо только найти того, кто их отвезет. Может быть, — глаза ее загорелись, — попросить Петра? Ты знаешь, он такой… такой…

— Не сейчас. — Князь решил, что дольше оттягивать разговор не имеет смысла. Эвон как у нее глаза-то разгорелись! — О цветах мы побеспокоимся чуть позже. Сейчас я хочу сказать тебе одну вещь.

— Какую, папенька?

Владислав Загорский взял дочь под локоть. Девочке нужна будет поддержка, когда она узнает правду.

— Об этом человеке.

— Ты о Петре?

— Да. Дело в том, что он… нас покидает.

Владислава остановилась.

— Как? Почему? Зачем?

Князь вздохнул. Смятение дочери сказало ему слишком много. Пожалуй, он правильно сделает, если нарушит данное слово.

— У него есть дела. Важные жизненные обстоятельства, из-за которых он не может и не хочет оставаться с нами.

Исподтишка наблюдая за лицом дочери, князь заметил, что на последних словах Владислава несколько успокоилась.

— И что это за дела?

— Видишь ли, дочка, дело в том… Даже не знаю, как сказать. Дело в том, что этот Петр Михайлик — совсем не тот человек, за которого себя выдает. Скажи, где вы с ним познакомились?

— На пароходе. Мы плыли по Волге и… Но, папа, при чем тут это? Он мне кое-что рассказывал о своей жизни.

— А он рассказал тебе, что на самом деле он — беглый каторжник? Ты видела у него на запястьях следы от кандалов?

Владислава похолодела. Ей стало страшно, как и тогда, в тот день, когда она узнала правду. Раньше, да и теперь еще иногда каторжники в ее воображении рисовались лохматыми уродливыми опустившимися мужиками в лохмотьях, сутулыми, грязными, с тупыми злобными лицами. Петр был совсем не таким. Достаточно было вспомнить его осанку. Его скорее можно было представить в парадном мундире, с эполетами и саблей на балу в Дворянском собрании, чем в лохмотьях и с кайлом на руднике.

— Да, папа, — пробормотала она. — Знаю.

— Вот как? — Князь был неприятно удивлен.

— Да. Он мне говорил.

— И ты знаешь, почему он был осужден на каторгу?

— Да. Он принимал участие в восстании.

— Он и ему подобные подняли мятеж против императора! Они хотели свергнуть царя и убить его семью!

— Нет, этого не может быть!

— Может, девочка моя, еще как может. — Отец взял дочь за руку. Рука была холодна как лед. Ослабевшие пальцы разжались, роняя цветы на дорожку. — Тебе было всего семь лет, ты этого почти не помнишь, тем более что все произошло в столице. Но я знаю. Не скрою, я не испытывал к ним особой симпатии, когда все открылось. Ненавидеть восставших? Нет. За что? Но и любить особо их не любил и их взгляды не разделял. Убийство — это не выход. Уж если что-то и менять, то постепенно, путем реформ. Но сейчас это не главное. Главное, что этим человеком заинтересовалось Третье отделение и сами инквизиторы.

— Инквизиторы? Но почему?

— Есть причины.

— Расскажи!

— Начать с того, что его настоящее имя — Лясота Травник. И он не просто мятежник, участник восстания. Он — ведьмак.

— Колдун?

— Да.

К несчастью, Владислава представляла, кто такие колдуны. Память о днях, проведенных на чертовой мельнице, была еще свежа.

— Сама понимаешь, оставить это дело просто так мы не можем. С Третьим отделением шутки плохи.

— И что теперь будет? — прошептала она.

— Поскольку Лясота Травник честно выполнил свой долг, вернул тебя целой и невредимой, спас жизнь, я намерен отплатить ему добром за добро. Я не напишу в Третье отделение, кто он на самом деле. И вообще буду молчать о том, что когда-то виделся с этим человеком. В обмен на мое молчание твой спаситель обещал как можно скорее покинуть наш дом.

— Как — покинуть? — прошептала Владислава. — Навсегда?

От отца не укрылась внезапная бледность, залившая лицо дочери, и ее потухшие глаза. Черт побери, только этого недоставало!

— Навсегда.

Княжна была близка к обмороку. Чтобы не упасть, она ухватилась за руку отца.

— Я могу с ним проститься? — как со стороны, прозвучал ее изменившийся голос.

— Не уверен, надо ли это, — честно ответил князь. — Ты не в том состоянии.

— Я должна, должна успеть…