Трудность замены единодушного согласия всех субъектов международного права на подлинное международное законодательство становится еще более острой, когда государства пытаются заключить общие договоры, касающиеся политических вопросов для всех или практически всех субъектов международного права. Об этом свидетельствуют Конвенция о тихоокеанском урегулировании международных споров 1899 и 1907 годов, Статут Постоянной палаты международного правосудия и Международного суда, Общий акт о тихоокеанском урегулировании международных споров 1928 года, Общий договор об отказе от войны, договоры о меньшинствах, Пакт Лиги Наций и Устав Организации Объединенных Наций.

Устав Организации Объединенных Наций, как и многие другие документы чисто технического характера, являются расплывчатыми и двусмысленными не случайно или, как американская Конституция, по особым и исключительным причинам, а регулярно и по необходимости. Ибо такие документы, чтобы получить одобрение всех субъектов права, необходимое для обретения ими юридической силы, должны учитывать все разнонаправленные национальные интересы, которые будут или могут быть затронуты вводимыми нормами. Для того чтобы найти общую основу, на которой все эти различные национальные интересы могли бы гармонично сочетаться, нормы международного права, воплощенные в общих договорах, часто должны быть расплывчатыми и двусмысленными, позволяя всем подписантам признание своих собственных национальных интересов в согласованный юридический текст. Если это произойдет во внутренней сфере, как это в значительной степени произошло в отношении Конституции Соединенных Штатов, то какое-либо авторитетное решение, будь то Верховного суда, как в Соединенных Штатах, или парламента, как в Великобритании, придаст конкретный смысл расплывчатым и неоднозначным положениям закона.

В международной сфере именно сами субъекты права не только принимают законы для себя, но и являются высшей инстанцией для толкования и придания конкретного смысла своим собственным законодательным актам. Они, естественно, будут интерпретировать и применять положения международного права в свете своих особых и различных представлений о национальных интересах. Они, естественно, будут использовать их для поддержки своей конкретной международной политики и, таким образом, уничтожат любую сохраняющую силу, применимую ко всем, этих норм международного права, несмотря на их неясность и двусмысленность.

Если в конфликте между двумя государствами ссылаться на него, то возникнет тупик! Это неоднократно случалось в истории Лиги Наций, а краткая история Организации Объединенных Наций дала нам ряд примеров подобного рода.

Наконец, существует еще одна трудность, которая усугубляет слабость международного права с законодательной точки зрения, и это неуверенность в том, содержит ли определенный международный договор, должным образом подписанный и ратифицированный, действительные нормы международного права, обязательные для подписавших его сторон, полностью или частично. Такой вопрос вряд ли может возникнуть в отношении какого-либо внутреннего законодательства Соединенных Штатов.

Может существовать неуверенность в его конституционности или толковании до тех пор, пока Верховный суд не выскажется с окончательной инстанцией, но не в самом его существовании как действующей нормы права. Именно эта неуверенность в существовании определенных основополагающих норм международного права, должным образом подписанных и ратифицированных практически всеми членами международного сообщества, сотрясает саму основу международного права.

Давайте рассмотрим, пожалуй, самый впечатляющий пример такого типа международного права — Пакт Бриада-КсУогга, о котором практически все страны договорились в качестве инструмента национальной политики в отношениях друг с другом? Было ли это соглашение с самого начала нормой международного права, обязательной для всех подписавших его сторон, или это просто заявление о моральном принципе, не имеющее юридической силы? Применило ли международное право Нюрнбергского процесса, согласно которому подготовка и ведение агрессивной войны является международным преступлением, уже существовавшее право пакта Бриана-КсУогга, или же оно создало международное право, которого до этого не существовало? И сделал ли он то или другое только для конкретных случаев, решенных в Нюрнберге, или для любых подобных случаев, которые могут произойти в будущем? Различные школы мысли по-разному отвечают на эти вопросы, и здесь не место для разрешения споров. В контексте данной дискуссии важно отметить слабость правовой системы, которая не способна дать точный ответ на столь фундаментальный вопрос, как запрет коллективных актов насилия в определенных целях. Таким образом, сегодня нет возможности с какой-либо степенью авторитетности утверждать, нарушила ли какая-либо страна, вступившая в войну после 1929 года во исполнение своей национальной политики, норму международного права и несет ли она ответственность перед международным правом: за ее нарушение; или несут ли такую ответственность только те лица, которые ответственны за подготовку и объявление Второй мировой войны; или все страны и лица, которые будут готовиться к агрессивной войне и вести ее в будущем, будут нести такую ответственность.

А как насчет действительности Конвенции о законах и правилах ведения сухопутной войны 1899 и 1907 годов и ее обязательной силы для подписавших ее сторон во Второй мировой войне и в будущей войне? Эта конвенция, которая была вполне заслуженной во время первой мировой войны и нарушение которой в то время не вызывало сомнений, была, как мы уже видели, нарушена во время второй мировой войны всеми подписантами в миллионных масштабах.

Международное право постоянно нарушается, и эти нарушения воспринимаются как нечто само собой разумеющееся всеми субъектами права, если, таким образом, правовые нормы рассматриваются теми, кто должен их применять, как будто их не существует, возникает вопрос: Существуют ли они еще как обязательные правовые нормы? В настоящее время на эти вопросы нельзя дать точного ответа. Но, учитывая вероятное развитие технологии войны и международной морали, шансы на выживание этих норм невелики.

В 1936 году санкции Лиги Наций против Италии провалились, и в последующие годы к массовым нарушениям важнейших положений Пакта все заинтересованные правительства относились с безразличием. Затем аналогичные вопросы были подняты в отношении Пакта Лиги Наций в целом и некоторых его положений. Правительства вели себя так, будто эти положения утратили свою обязательную силу, но утратили ли они ее на самом деле или их юридическая сила пережила кризис конца тридцатых годов и Вторую мировую войну и утратила силу только с официальным роспуском Лиги в 1946 году? Однозначного и точного ответа на эти вопросы не было ни тогда, когда они были поставлены впервые, ни сейчас. Можно не сомневаться, что трансформация Организации Объединенных Наций из того, чем она должна была стать согласно Уставу, в нечто совершенно иное с сопутствующим пренебрежением правовыми нормами поставит наблюдателя перед подобными вопросами, и что его ответы могут быть только неопределенными, двусмысленными и предварительными. Предварительный, двусмысленный и неопределенный характер ответов на столь важные и фундаментальные вопросы снова является мерой недостатка международного права с законодательной точки зрения.