интересы. Только там может таиться разгадка ее утверждения, что мы знакомы». На память Кил никогда не жаловался. Она была у него фотографическая. Стоило ему один раз поздороваться с человеком, и этот образ надежно закреплялся в памяти, занимая свою ячейку в огромной картотеке лиц и фигур.

— Господин Фастрич, — его тронула за плечо светловолосая медсестра. — Гледис ждет вас. Идемте.

Кил открыл глаза, и смерил ее взглядом.

— Ведите! — Сказал он после небольшой паузы, и встал с дивана.

***

Дверь в палату плавно открылась. Гледис сидела на кровати, как обычно, в персиковой пижаме, и теплых тапочках. Волосы она подобрала вверх, заколов их на макушке парой шпилек. Это выгодно открывало шею, и было одним из ее фирменных приемов в соблазнении мужчин. Фастрич вначале просунул голову в образовавшийся проем и окинул взглядом помещение. Потом встретился глазами с Гледис, и после того как его лицо озарила блаженная улыбка, скользнул внутрь.

За спиной Кила плавно закрылась дверь. Он не слышал, как предательски щелкнул запираемый замок. Не слышал он и удаляющихся шагов медсестры. Он все глубже погружался в стальные глаза, удивительной чистоты, поэтому ничего не только не слышал, но уже и не видел. Серые щупальца с тысячами розовых присосок надежно обнимали ноги Фастрича. Как удав, стискивающий свою жертву, они двигались, поднимаясь выше и выше. Гледис улыбалась, чуть слышно мурлыкая какую-то мелодию себе под нос.

Медленно переставляя ноги, глядя перед собой, немигающими глазами, по коридору брела Энни. Целью ее последнего путешествия была подсобка, которую работники этого этажа использовали для хранения инвентаря. Там были швабры, ведра, совки, веники, веревки, мыло. Сейчас светловолосую медсестру интересовали прежде всего, веревки, и мыло. Сегодня заканчивался второй день, как ее душа покинула тело. Она витала рядом, неуспокоенная, не понимая, почему ее тело еще живое, но уже не принадлежит ей. Чтобы поставить все на свои места, ей необходимо убить тело. Ее тело. Ее собственное, но бывшее тело.

В подсобке, Энни почти на ощупь взяла с полки бельевую веревку, и как заправский палач, несколькими уверенными движениями быстро соорудила петлю. Протерла небольшой отрезок куском мыла, несколько раз затянула, и ослабила, потом подняла голову к потолку и осмотрелась. Кроме одинокой лампочки на потолке ничего не было. Ищущий взгляд пробежался по стенам коморки. Два высоких стеллажа стоят друг напротив друга. В одном углу швабры с ведрами, в другом вешалка, с рабочими халатами. Едва заметная улыбка скользнула по губам Энни, и она замурлыкала ту же мелодию, что и Гледис. Дальше она знала, что надо делать.

***

Бартеломью стоял в коридоре у окна, и наблюдал за Фастричем. Тот развалился на диване, вытянув ноги. По лицу инсультника блуждала придурковатая улыбка. То ли он о чем-то мечтал, то ли вспоминал свое счастливое прошлое. Однако вскоре появилась белокурая медсестра, и увела его с собой. Вместе они отправились к палате в конце коридора. Кил вошел внутрь, а Энни Волл постояла несколько секунд у двери, словно к чему-то прислушиваясь, а потом, задумчиво переставляя ноги, побрела к служебной подсобке. Как только она вошла в нее, и дверь за ее спиной закрылась, Бартеломью огляделся по сторонам, и быстро зашагал к палате «Черной вдовы». Как и прежде, всем больничным обитателям было наплевать на происходящее вокруг. Складывалось такое впечатление, что у них избирательное зрение, и они попросту не видят, что вокруг них происходит.

Бартеломью подошел к двери, и приложил ухо к крашеной поверхности. Прислушался. Внутри царила полная тишина. Он осторожно взялся за дверную ручку, и медленно надавил вниз. Холодный металл двинулся, но тут же остановился. Закрыто. Бартеломью снова, но теперь уже сильнее, надавил на ручку. В этот раз она остановилась с характерным щелчком. Точно, заперто. Он развернулся, и посмотрел на дверь подсобки, за которой скрылась медсестра. У нее должны быть ключи от всех помещений. Но как заставить ее отдать их? Это будет сложнее, чем предполагалось. Пытаясь по дороге придумать хоть что-нибудь, Бартеломью подошел к подсобке, и потянул за ручку. Дверь поддалась на пару миллиметров, но тут же вернулась обратно. Старик негромко постучал. Подождал ответа, снова постучал. Вновь тишина. «День закрытых дверей» — подумал он. Но эта дверь была как-то странно закрыта. Будто ее не заперли, а держали изнутри. Бартеломью крепче взялся за ручку, и, упершись второй рукой в стену, потянул на себя. Дверь сдвинулась и начала отворяться. Медленно, с каким-то шуршащим звуком. Она открывалась, не спеша сдавать свои позиции. Старик отпустил ручку, и схватился рукой за дверное полотно. Теперь он был похож на «Самсона», раздирающего пасть дверному проему. В образовавшуюся щель Бартеломью увидел веревку, которая была привязана к ручке, и тянулась внутрь темного помещения. Именно она не давала открыть дверь. Старик подставил ногу, чтобы перехватиться поудобнее. Затем просунул плечо, и заглянул внутрь. Хоть света и было недостаточно, но Бартеломью сразу догадался, почему не смог сразу открыть легкую дверь. Веревка, привязанная за дверную ручку, была переброшена через швабру, закрепленную между двух стеллажей. Конец ее венчала петля, затянутая вокруг шеи светловолосой медсестры.

Нога Бартеломью соскользнула, и дверь придавила старика, заставив его захрипеть от боли. Он завертелся как уж, выбираясь из опасных объятий. Дверь захлопнулась, и внутри что-то хрустнуло. Старик побледнел, понимая, отчего бывает такой звук. Звук, похожий на хруст в коленях, когда встаешь с корточек. На немеющих ногах он пошел к себе в палату, лихорадочно перебирая в голове возможные варианты своих действий.

Позвать кого-то, чтобы вытащить Энни из петли. Но, тогда инсультнику уже ничем не поможешь. Время будет упущено, и до ключей не добраться. Снять Энни самому? Но в ней веса килограмм семьдесят. Один не справлюсь. Что же делать? Бартеломью сел на кровать. От движения, старая дверца тумбочки тихонько скрипнув отворилась. Внутри, на полке, лежал пакет с грушами, и нож. Старик задумчиво закрыл дверь. Секунду посмотрел на нее, и рывком распахнул настежь. Мгновение спустя он уже спешил к подсобке. В кармане больничной пижамы сейчас лежал небольшой нож. Рукоять из черной резины, лезвие обоюдоострое.

Пришлось повторить все манипуляции с открыванием двери. Начиная с тяжбы за ручку, и заканчивая разрыванием дверного проема. В тот момент, когда Бартеломью начал протискиваться в образовавшуюся щель, ему в голову пришла мысль. А что если это он, открывая дверь в первый раз, убил Энни? И если бы он вошел, то успел бы ее спасти? Ведь времени то прошло немного. Из этих размышлений его вырвала веревка, больно врезавшаяся в руку. Бартеломью вновь изобразил танец змеи, и кое-как проник внутрь. Дверь хлопнула, веревка дернулась, и шея медсестры издала хрустящий звук. Внутренности старика сжались в комок. «Ну, вот, — подумал он. — История с трупом повторяется, только в этот раз наяву. Или нет, и мне все опять привиделось?» Бартеломью отошел от двери, и нащупал на стене выключатель. Раздался щелчок, под потолком загорелась одинокая лампочка. Энни висела,