мы закончили. Тисон по обыкновению молчал, я тоже не знала, что сказать. Если бы не висевшие между нами недоговорённости, недомолвки и невозможность вести себя как хочется, молчание было бы вполне уютным, не тревожащим понапрасну.

Понимаю. Правда, понимаю, почему Тисон держится так, как держался все эти дни, почему молчит, избегая бесед, почему несколько прикосновений походя да взгляды украдкой единственное, что он себе позволяет.

Потому что у него эти чёртовы обеты, а я уже не просто дева жребия, не кандидатка в суженые Стефанио, но невеста его брата. Скоро Тисон вернётся в рассветный храм, я отправлюсь под венец и вряд ли мы будем часто видеться. Или не будем вовсе. Эветьену и так обо всём известно, возможно, он не уверен во мне, однако брата знает хорошо. Даже странно, что до сих пор позволяет Тисону постоянно крутиться поблизости, спокойно оставляет нас вдвоём, словно уверенный, что тот не выйдет за рамки приличий. На сплетни оба не реагировали, будто речь шла о ком-то другом, посторонним, хотя, ясен день, последние жареные обсуждения доходили и до них.

Тисон отвёл меня в спальню, попрощался и ушёл. Я вздохнула, поймала взгляд Жизель, сочувственный, понимающий больше, чем казалось со стороны, и засела за чтение очередного рыцарского романа, одолженного у соседки.

Жизель как участница спектакля удалилась раньше. Я пожелала девушке удачи и осталась сидеть дальше, не столько читая, сколько ожидая.

Время ползло удручающе медленно, скрипуче, отмеряемое движением стрелок на массивных часах, стоявший на каминной полке.

Никто не приходил.

Ни Тисон.

Ни даже Кили.

Да должен же хоть кто-то меня проинструктировать? Бесит вот так жить по какому-то непонятному графику, зависеть от чужой воли и прихоти, ходить только туда, куда скажут, и тогда, когда скажут, не иметь возможности решать сама за себя.

Наконец раздался стук в дверь, и я бросилась открывать со скоростью девицы, заждавшейся наречённого.

По ту сторону порога и впрямь обнаружился наречённый.

Тот, которого император моим женихом нарёк.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Держа в руках грязно-серый тряпичный свёрток, Эветьен прошёл в комнату и закрыл за собой дверь. Оглядел спальню, положил свёрток в кресло и принялся разворачивать. Я с удивлением следила за его действиями, отмечая некую царапающую взгляд странность. В чём? Не сразу, но сообразила – одежда. По сравнению с обычной экипировкой, в которой я привыкла его видеть, тёмных оттенков, без ярких, броских излишеств, однако явно дорогой, нынче одет Эветьен просто, если не сказать нарочито скромно. Во дворце так не одевались даже слуги.

Под слоем серой ткани скрывалась одежда, да только не та, которую можно ожидать Золушке, мечтающей попасть на бал в королевском дворце. Вместо красивого бального платья Эветьен принёс… штаны, рубаху, куртку и берет, всё немаркого тёмно-коричневого цвета и отнюдь не первой свежести. К основному комплекту прилагалась короткая линялая сорочка и битые жизнью башмаки.

– Должно подойти, – встряхнув рубаху, Эветьен приложил её ко мне, и я тут же отшатнулась.

– Это что такое?

– Одежда, – мужчина посмотрел оценивающе сначала на мою грудь, затем на рубаху, очевидно прикидывая, поместятся ли в последнюю прелести девичьи так, чтобы не привлекать внимания.

– Я вижу. Но если это костюм для маскарада, то какой-то он стрёмный… тьфу, то есть странный.

– Это и впрямь костюм для маскарада, но не того, что пройдёт сегодня во дворце, – Эветьен собрал принесённую одежду, кроме обуви и берета, и сунул мне в руки. – Сможешь переодеться без помощи служанки?

– Да, но…

– Тогда поторопись. Стефан хочет успеть покинуть дворец до окончания постановки.

Император куда-то сваливает, то есть сбегает?

– Э-э… а я тут при чём?

– А мы с тобой, Асфоделия, будем его сопровождать, – Эветьен приобнял меня за плечи и мягко подтолкнул к ванной. – Такова его воля. И смой краску с лица.

– Куда… сопровождать?

– В столицу.

Я послушно поплелась в ванную. Закрылась, придирчиво перебрала выданную экипировку, понюхала. Вроде чистая, хотя и неновая.

И что это за очередные капризы Его императорства? Сначала ему девица одарённая вот прямо кровь из носа потребовалась, затем приспичило срочно выдать её замуж, теперь стукнуло на ночь глядя тащиться в столицу в компании вышеупомянутой девицы и её свежеприобретённого жениха.

Переоделась. Панталончики и чулки оставила – лезть в башмаки босыми ногами не хотелось, а носков в этом мире я ещё не видела. Одёжка оказалась велика и болталась на мне, безжалостно скрадывая женственные формы фигуры Асфоделии. Я заправила рубаху, шнурок на штанах затянула максимально туго, опасаясь потерять их где-то в пути. Надела куртку, ужаснулась чересчур длинным для меня рукавам, общей её мешковатости и слабому запаху табака, намертво въевшемуся в грубую тёмную ткань. Ну и видок…

Эветьен окинул меня критичным взглядом, когда я вышла из ванной.

– Спрячь волосы, – велел, подавая берет.

Заплела неаккуратную косу и кое-как убрала её под головной убор. Затем влезла в башмаки, кожаные, с потрескавшимися, сбитыми носами.

– Выгляжу как какой-то Гаврош-переросток, – пробормотала, изучая своё отражение в зеркале.

– Не знаю, кто это, но выглядишь ты ровно так, как нужно, – Эветьен встал рядом, осмотрел внимательно и себя, и меня. – Сейчас идём быстро, ни на кого не глядим. Глаза не поднимай и не заговаривай при посторонних, поняла?

– Угу. А зачем императору в столицу? Всё равно же скоро двор туда возвращается.

– О некоторых делах должно быть осведомлено как можно меньше людей, – Эветьен повернулся ко мне, поправил берет, надвигая его пониже на лоб, потом шнуровку рубахи. Запахнул мою куртку, нахлобучил на себя невесть откуда взявшуюся шляпу, подхватил меня под локоток и повёл к двери.

Не таким я себе представляла сегодняшний маскарад, ох, не таким…

* * *

Эй-Форийю мы покинули едва ли не в прямом смысле тайными тропами. За прошедшие дни я начала более-менее сносно ориентироваться в дворцовом лабиринте, по крайней мере, на основных маршрутах, по которым мы ходили регулярно, но даже мне очевидно, что по таким коридорам нас не водили. Узкие, пустынные, они хуже освещены и лишены той помпезной, вызывающей роскоши, что отличала центральные галереи. Не было здесь ни картин, ни позолоты, ни скульптур, только стены, где-то обшитые деревянными панелями, где-то голые и серые. Мы спустились на первый этаж, ненадолго смешались со сновавшими там слугами, обращавшими на нас внимания не больше, чем господа на них самих, пару раз свернули и наконец оказались в небольшом, мощённом камнем