В мае того же года Н. В. Рузский приехал в Ессентуки на постоянное место жительства. Сложная военная ситуация заставила высшее руководство России обратиться к бывшему главнокомандующему, так как пришедшие на смену старой плеяде военачальников новые выдвиженцы не смогли удержать под контролем ситуацию на фронтах продолжавшейся войны. Он участвует в совещании высших военачальников в Ставке, на съезде общественности в Москве. Вероятно, реалии новой жизни не прибавили ему желания вернуться к активной жизни. И когда Военным министром было сделано предложение отставному генералу оказать помощь новой власти и принять активное участие в происходящих в России событиях, Николай Владимирович ответил кратко телеграммой от 30.8.1917 г.: «Моя любовь Родине вне сомнений. Принять предложение не могу. Рузский».

События октябрьского переворота 1917 г. перечеркнули мечты Н. В. Рузского о спокойной и заслуженной старости. В апреле 1918 г. последовал унизительный обыск революционными солдатами скромного дома отставного генерала. Единственным «трофеем» представителей новой власти оказался сверток с погонами, которые последовательно в разных воинских званиях носил генерал на всем протяжении своей армейской службы. Один из обыскивающих положил сверток на стол и разрубил погоны шашкой, на что генерал тихо, но внятно сказал: «Что вы сделали, хамы? – Это моя память. Службу начинал я с подпрапорщика».

Республиканский вестник «Народная власть» от 15 мая 1918 г. сообщил, что бывший главнокомандующий армиями Северо-Западного и Северного фронтов Рузский Н. В., сославшись на преклонный возраст, отказался служить революции. Он был за отречение Николая II, но не против монархии вообще, чем составил тихую оппозицию большевикам. В соответствии с призывами руководителей Октябрьского переворота 1917 г. «к беспощадной борьбе с отдельными лицами и целыми классами, не желающими стать на так называемую советскую платформу» советские функционеры на Северном Кавказе ввели в практику взятие заложников. Это было оформлено приказом № 73 Чрезвычайной комиссии Северного Кавказа по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией. В нем было сказано, что взятые заложники (в одной из групп в 32 человека были генералы Н. В. Рузский и Р. Д. Радко-Дмитриев) подлежат расстрелу в первую очередь «при попытке контрреволюционного восстания или покушения на жизнь вождей пролетариата». Случай не заставил себя ждать. В материалах особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоявшей при главнокомандующем вооруженными силами на юге России, достаточно подробно представлены последние дни заложников, в том числе и Н. В. Рузского. Вынесем на суд читателей лишь отдельные фрагменты из упомянутых материалов.

В г. Пятигорске, где под стражей содержались заложники, им были отведены номера Новоевропейской гостиницы на Нижегородской улице (ныне ул. Дзержинского), обстановка в которых была удручающей. Двери в этой гостинице, называемой большевиками «концентрационным лагерем», плотно не затворялись, во многих окнах стекла не были вставлены, дули постоянные сквозняки, и, хотя на дворе стоял октябрь, печи не топились. В постелях гнездилось такое количество клопов, что многим заложникам приходилось по этой причине спать на полу. При таких условиях случаи заболеваний со смертельным исходом были довольно часты. Особенно тяжки были для заложников мучения нравственного свойства, которые им приходилось терпеть за время их пребывания в номерах гостиницы. Нередко в караул попадали озлобленные красноармейцы, и тогда обращение с заключенными становилось невыносимым. Грубые большевики всячески глумились над беззащитными людьми и порой обращались с ними, как с собаками, и гнали их из коридора в номера со словами: «Пошли вон в свои конуры, барбосы».

18 октября 1918 г. всех заложников повели в Чрезвычайную комиссию, которая располагалась в доме Карапетянца на углу Ермоловского проспекта и Ессентукской улицы (ныне проспект Калинина и ул. К. Хетагурова).

По прибытии к «Чрезвычайке», заложников заперли в одну из комнат верхнего этажа. Из этой комнаты их поодиночке вызывали в другую, где с них снимали одежду. Тут же заложникам скручивали руки за спину и туго перевязывали их тонкой проволокой, после чего только переводили в третью комнату. В таком именно виде, в одном белье, со связанными за спиною руками заложников повели на городское кладбище. Дорогой генерал Рузский заговорил тихим протяжным голосом. С грустной иронией заметил он, что свободных граждан по неизвестной причине ведут на смертную казнь, что всю жизнь он честно служил, дослужился до генерала, а теперь должен терпеть от своих же русских. Один из конвойных спросил: «Кто говорит? Генерал?» Говоривший ответил: «Да, генерал». За этим ответом последовал удар прикладом ружья. Свидетель Вагнер утверждает со слов присутствовавшего при казни Кравца, бывшего председателя Чрезвычайной следственной комиссии г. Кисловодска, что генерал Рузский перед самой смертью сказал, обращаясь к своим палачам: «Я – генерал Рузский (произнеся свою фамилию, как слово “русский”), и помните, что за мою смерть вам отомстят русские». Произнеся эту краткую речь, генерал Рузский склонил свою голову и сказал: «Рубите».

Небезынтересно, что красноармейцы отказались расстреливать боевых генералов: Н. В. Рузского и Р. Д. Радко-Дмитриева. Служили ли они под их командованием или были наслышаны о военных делах георгиевских кавалеров на фронтах мировой войны – этого никто не узнает. Казнь выполняли матросы из конного карательного «батальона смерти». Заложников сначала избивали резиновой плеткой, затем отрубали ноги, руки и лишь в конце – голову. Некоторых, в числе которых оказался Р. Д. Радко-Дмитриев, подбрасывали вверх и ловили на штыки.

Со слов свидетеля Тимрота, председатель «Чрезвычайки» Атарбеков в разговоре со Стельмаховичем, политическим комиссаром 2-й армии и неизвестным свидетелю лицом, сказал, что Рузского «я зарубил сам, после того, как он на мой вопрос, признает ли он теперь великую российскую революцию, ответил: “Я вижу лишь один великий разбой”. Я ударил, – продолжал Атарбеков, – Рузского вот этим самым кинжалом (при этом Атарбеков показал бывший на нем черкесский кинжал) по руке, а вторым ударом по шее».

Генерал Рузский, согласно показанию свидетеля Васильева, скончался после пяти нанесенных ему ударов, не издав при этом ни единственного стона. Как видно далее из дела, генералу Рузскому предлагали устроить побег, но он с чувством полного достоинства заявил, что совесть у него чиста и что поэтому у него нет основания спасаться бегством. Не хотел генерал Рузский спасать свою жизнь и при помощи сделки со своей совестью. Поэтому, когда большевистские главари Атарбеков и Кравец неоднократно приезжали в Новоевропейские номера и предлагали ему пост главнокомандующего советскими войсками, то генерал Рузский категорически отклонил это предложение и предпочел принять мученическую кончину от руки палача.

27 и 28 февраля 1919 г. была разрыта Особой комиссией первая могила, находящаяся в северо-западном углу пятигорского городского кладбища на расстоянии 19 саженей от западной стены кладбища и четырех с третью саженей от его северной стены. При экспертизе трупа № 6 в нем было опознано тело генерала Рузского.

В настоящее время в г. Пятигорске за оградой Свято-Лазаревского храма находятся два скромных надгробья, надписи на которых свидетельствуют о том, что здесь покоится прах двух активных участников Первой мировой войны: сына болгарского народа, посвятившего себя службе России, бывшего командующего армией генерала от инфантерии Р. Д. Радко-Дмитриева и кавалера трех Георгиевских крестов (4, 3 и 2-й степеней) генерала от инфантерии Н. В. Рузского.