Гнев королевы быстро прошел. Она еще слишком сильно любила Франсуа, чтобы долго на него сердиться, хотя Мазарини не без досады отметил непристойность подобной сцены. К этому инциденту добавился еще один, и это углубило пропасть между любовниками.

Любовница де Бофора, красавица де Монбазон, ненавидела бывшую мадемуазель де Конде, которая стала герцогиней де Лонгвиль, за то, что Франсуа долго домогался ее руки, и попыталась опорочить репутацию новобрачной.

Злорадной судьбе было угодно, чтобы однажды после ухода гостей госпожа де Монбазон нашла у себя в гостиной два прекрасных, очень нежных женских письма, которые забыл у нее маркиз де Колиньи. Она тотчас решила, что автор этих писем — госпожа де Лонгвиль, убедила Франсуа в правильности своего вывода и публично высмеяла герцогиню, воспользовавшись тем, что весь двор и вся знать собрались на торжестве по случаю бракосочетания Элизабет Вандомской с герцогом Немурским.

Свадьбу — первую свадьбу в царствование Людовика XIV — отмечали в бывшем кардинальском дворце, который стал теперь Пале-Роялем; в него и перебралась с сыновьями Анна Австрийская. В этом отличающемся поистине королевской роскошью дворце жить было намного приятнее, чем в обветшавшем старом Лувре, который вечно ремонтировали.

Принцесса де Конде, мать герцогини де Лонгвиль, неистовствовала, возмущаясь прилюдным оскорблением и клеветой, и королева признала ее правоту: неосторожная Монбазон была вынуждена отправиться во дворец семьи Конде и принести свои публичные извинения. Во дворце, естественно, собралось чуть ли не все высшее общество Парижа, но госпожа де Монбазон проделала это заносчиво и развязно, вполне в духе де Бофора; голосом дурной комедиантки она, презрительно улыбаясь, прочла записочку с извинениями, пришпиленную булавкой к вееру, который после этого небрежно швырнула на пол… В результате на ближайшем приеме, где присутствовали придворные дамы и принцесса де Конде, регентша приказала госпоже де Монбазон удалиться. Взбешенный Бофор подбежал к Анне Австрийской и, не обращая внимания на придворных дам, вскричал:

— Мадам, она сделала все, что вы ей приказали. Вы не имеете права унижать ее.

Королева, ослепительно красивая в черном платье, прекрасно оттенявшем ее розовую кожу блондинки, пыталась успокоить герцога.

— Любое поручение можно истолковать и исполнить по-разному, мой друг. Вы, как и я, могли бы понять это, если бы ваша герцогиня не была вам столь дорога.

Но горечь, проскользнувшая в голосе Анны, не дошла до ушей Бофора, который недоуменно пожал плечами. К несчастью, к ним приблизился только что вошедший Мазарини, изобразивший на лице слащавую улыбку.

— Кажется, ваше величество, прошли те времена, когда вы умели прислушиваться к голосу ваших истинных друзей, — со злостью бросил Бофор королеве. — Его заглушает голос новых друзей, хотя вы и не понимаете, сколь они ничтожны…

И он, даже не поклонившись, резко повернулся и увидел Сильви, которая вместе с герцогом де Фонсомом вошла в зал вслед за кардиналом. Разъяренный Франсуа столкнулся с ними лицом к лицу. Горящими глазами он окинул эту пару взглядом, в котором гнев боролся с горестным недоумением, а его обветренное лицо покрыла бледность.

— Ну и ну, ничего не скажешь, — проскрежетал он зубами, — хорош денек! Похоже, вы сделали ваш выбор, мадемуазель де Вален. И теперь держитесь за подол Мазарини.

Жан попытался что-то ответить, но Сильви его остановила.

— Я не держусь ни за чей подол, — сказала она. — Я только пришла исполнять свою службу у ее величества. Кардинал пришел раньше нас, и у нас не было никакого резона опережать его. В конце концов, он первый министр…

— …но ни в коем случае не церковник! Неужели вы забываете, что он — враг всех тех людей, которые до сих пор вас любили? А вы, герцог? Тоже пришли исполнять службу?

— Хотя вас это не касается, ваша светлость, — ответил молодой человек, — но я несу письмо королеве…

— От кого? — надменно спросил Бофор.

— Не злоупотребляйте моим терпением! Знайте только, что мы с мадемуазель де Вален встретились в… — прибавил он, заметив, что гнев на лице соперника сменился мучительным выражением.

— К чему оправдания! Разве всем не известно о вашей помолвке? Наверное, Сильви, вам нравится Думать, что вы станете госпожой герцогиней? Какая великолепная победа над судьбой!

Теперь не выдержала Сильви.

— Я считала вас умнее, — воскликнула она, — хотя вы всегда понимаете лишь то, что вас устраивает. Но устраивает вас только одно — делать вид, будто вы меня не знаете. В таком случае хочу вам сказать: мы с господином де Фонсомом еще ничего окончательно не решили. И я была свободна… до этой минуты!

— Что вы хотите сказать?

— Что теперь я не свободна! И Сильви, повернувшись к своему спутнику, сказала:

— Мы обвенчаемся, когда вы того пожелаете, мой дорогой Жан. Немедленно пойдемте просить разрешения у ее величества!

Хотя Сильви уже испытывала искушение пожалеть об этих поспешно сказанных словах, она забыла обо всем, увидев, каким счастьем озарилось лицо молодого герцога. С бесконечной нежностью он взял руку, которую Сильви ему протянула, и воскликнул:

— Вы сделали меня самым счастливым человеком, Сильви! Но уверены ли вы?

— Абсолютно уверена! Давно пора, чтобы мое сердце научилось биться в ином ритме, чем раньше.

Решение Сильви так потрясло Франсуа, что он побледнел еще сильнее. Только сейчас он понял, что всегда любил Сильви, но не отдавал себе в этом отчета и подсознательно считал, что их любовь взаимна, что Сильви — потаенный сад, где они всегда найдут друг друга. И вот Сильви тоже покидает его. Франсуа чувствовал, что образ девушки, представшей перед ним в эту минуту, когда он терял ее, никогда не изгладится из его памяти. Боже, как она была красива!

Сильви в платье из светло-серого атласа с золотыми блестками, — в ее пышных шелковистых волосах тоже играли золотистые отблески, — выглядела более чем восхитительно, и это сокровище ускользало от него, по доброй воле отдавало себя другому! И поскольку в характере Франсуа всегда было действовать необузданно, стремительно, его охватило безумное желание броситься к Сильви, взять ее на руки, чтобы унести как можно дальше от этого насквозь фальшивого двора и его хищников, унести… на Бель-Иль! Только там, на острове, они, отрезанные от всего мира, будут счастливы!

Франсуа казалось, будто он один погрузился в непроницаемую тишину, и это действительно было так, ибо все молча наблюдали за этой сценой, и он уже хотел устремиться к Сильви, когда послышался певучий голос Мазарини:

— Королева ждет вас, мадемуазель, и вас тоже, господин герцог! Ее величество желает немедленно принести вам свои поздравления. Ваш брак преисполняет ее радостью…

Волшебное мгновение миновало. Франсуа выбежал из зала так быстро, словно за ним гнались черти из ада; но Мазарини допустил ошибку, вмешавшись в дело, которое его не касалось. Герцог совершенно ошибочно приписал влиянию Мазарини этот брак, который так больно ранил его сердце. И это привело к роковому стечению обстоятельств. Решив любыми средствами избавиться от мешавшего ему кардинала, Бофор — к нему на помощь пришли все те, кто уже успел разочароваться в едва начавшемся регентстве — организовал заговор, позднее названный историками Заговором «кичливых»: кардинала должны были убить во время его поездки в Венсенн… Но, подобно всем заговорам той сумасшедшей эпохи, и этот заговор был раскрыт. Кара обрушилась словно гром среди ясного неба…