Как-то раз я проснулся посреди ночи.

Итак.

Я проснулся где-то в середине ночи. Было абсолютно темно. Но его я увидел сразу. Он сидел за письменным столом напротив моей кровати, и, несмотря на абсолютную темень, я отчетливо видел каждую черточку его лица и его проницательный и в то же время устало-добрый взгляд. Он был спокоен, несколько бледен и окружен тихой печалью. Странная формулировка «тихая печаль», но именно так я это ощущал.

Я был с ним знаком очень хорошо, но мы не были близкими друзьями, не встречались на семейных празднествах и не проводили вместе отпуска. Тем не менее что-то тянуло нас друг к другу, и мы с ним, пересекаясь на общегоспитальных конференциях, консилиумах, общих банкетах, всегда находили время уединиться от всех и поговорить на самые откровенные, одинаково волнующие нас темы.

Довольно часто мы звонили друг другу, обращаясь за профессиональными советами, а порой и просто болтали. Я считал его прекрасным врачом и эрудитом. Общение с ним доставляло мне всегда, помимо профессионального интереса, чисто эстетическое удовольствие. Как от прочтения хорошой книги или посещения выставки импрессионистов.

Но он умер, и смерть его была неожиданна для всех. Он возвращался с работы на машине. За рулем был его ординатор, а он сам сидел на заднем сиденье со своим замом. Стояла чудесная летняя погода, день прошел замечательно – прекрасно проведенные операции, довольные пациенты, довольные родственники. Шла веселая оживленная беседа со смехом, шутками, анекдотами. Внезапно он оборвал свою речь на полуслове – мертвенная бледность разлилась по его лицу, он откинул голову назад, глаза были полуоткрыты. Его зам, сидевший рядом, сразу понял, что наступает катастрофа. Машину остановили моментально. Его уложили на брошенные на асфальт куртки и сразу же приступили к реанимационным мероприятиям. Коллеги все делали грамотно и четко. В течение часа, совместно с подъехавшей реанимационной бригадой скорой помощи, проводились реанимационные мероприятия, но он умер. На вскрытии ничего не обнаружили. Я тогда был в отпуске за границей и не присутствовал на похоронах.

И вот теперь, спустя несколько месяцев после смерти, он сидел в ночи передо мной. Я понимал, что это не сон и не мои галлюцинации. Первая мысль – он пришел за мной.

Он улыбнулся, в его взгляде читались спокойствие и мудрость.

– Нет, я пришел не для того, чтобы забрать тебя, – сказал он, словно прочитав мои мысли. – Я просто пришел поговорить с тобой. Тебе, конечно, кажется, что я галлюцинация. Но это не так. Не пугайся, пожалуйста, и найди для меня немного времени. Хорошо?

Я ответил согласием и извинился за то, что не смог проводить его в последний путь. Я очень скорбел после его смерти, поэтому мне нужно было это сказать. Но меня мучило не только чувство вины, но и некоторые вопросы.

– Кстати, от чего ты умер? Ты, наверное, знаешь, что вскрытие ничего толком не показало…

– Просто пришел мой срок. Смерть же, если говорить медицинским языком, наступила от коронароспазма, по типу Принц-Металла, без формирования зоны инфаркта. Но основная причина – пора. Пришла моя пора покинуть ваш и бывший мой мир.

– То есть если ты сейчас сидишь здесь, значит, смерти нет? Мы будем продолжать жить, покинув этот мир?

– Мне трудно ответить на твой, казалось бы, простой вопрос – тем более если ты видишь меня перед собой и разговариваешь со мной. Но мой ответ не может быть понятен тебе сейчас. Как, например, нельзя было объяснить первобытному человеку, что существуют электромагнитные поля, радиоволны, радиация.

– Ну, скажи, тебе хорошо там?

– Я расскажу тебе… Не было для меня никакого колодца, трубы, тоннеля со светом в его конце. Сначала я абсолютно ничего не понял. Почему меня вытаскивают из машины, зачем начинают массаж сердца. Я ощущал, как было больно, чувствовал, как трещат мои ребра. Мне хотелось орать от боли. Но я не мог. В это же время кто-то из моих врачей начал дышать мне рот в рот. И это было очень противно. Изо рта его пахло пищей и какой-то кислятиной. Затем интубация трахеи. Понимаешь ли ты, что такое интубация трахеи на живую? Я все чувствовал, меня разрывало от боли, а вокруг все орали, что я умер. Дефибриллятор, бесконечное количество разрядов. Я не понимал, за что мне такие мучения? Неужели я так прогневал Господа, что он так меня принимает? Наконец все успокоились. Констатировали мою смерть. На реанимобиле меня повезли в морг. Интубационную трубку вынули из трахеи, тело накрыли простыней. Бригада скорой отпустила пару циничных шуток в мой адрес. Типичный черный медицинский юмор. Затем они уже всю дорогу обсуждали, где будут ужинать, какие-то бытовые проблемы, и я был им абсолютно не интересен. Короче, жизнь продолжалась. А я, как считали, умер. Но я же был там, с ними. Я все слышал, я видел кусок простыни. Я ждал, когда закончится этот кошмарный сон, но он все продолжался…

Потом, как я понял, меня привезли в морг и занесли в полуподвал. Переложили на носилки морга. Полупьяные санитары с сигаретами в зубах, под присмотром регистратора раздели меня догола. Описали все вещи. Мерзкие грязные носилки морга, жуткая вонь от лежащих рядом трупов… Ужас разрывал мой мозг.

И это называется смерть? Нет, это ад. Со слов санитаров и регистратора я понял, что в силу моей важности судебно-медицинское вскрытие будет завтра утром. А посему пусть мое тело лежит вместе со всеми трупами, ибо холодильных камер мало, а до утра я не загнию. Это была самая страшная в моей жизни – и теперь и смерти – ночь.

Я принял ситуацию: я умер. Но как же страшна смерть! Я лежал голый на носилках, стоящих на полу среди подобных мне. Время тянулось неимоверно медленно.

Утром меня подняли в секционный зал и снова накрыли простыней. И тут я понял, что пришли жена и сыновья. Простыню откинули с моего лица, и я увидел сквозь щелочку не до конца сомкнутых моих глаз заплаканное лицо своей любимой жены и строгие лица моих взрослых сыновей.

Это страдание моих близких сделало мой ад еще страшней. Если бы я мог умереть еще раз! Но я же уже умер… Неужели мои мучения – это только начало?

Да, по всей видимости, это и было начало.

Началось вскрытие. Взвизгнула циркулярная ручная пила, и на мою черепную коробку обрушилась страшная боль. Я не мог кричать, я не мог умереть. Мой мозг удалили и бросили на весы для взвешивания. Далее все по протоколу.