Потом Валерия будет настаивать на том, чтобы он все равно взял деньги. К ее доводам не придерешься:

— У тебя не получилось, но я же кончила, так что все равно ты их заслужил.

Рене смущен и подавлен — не столько из-за чувства стыда, сколько из-за оставшейся где-то в глубине печали, которая охватила его, когда они были в спальне. Они договариваются, что он возьмет половину: половина цены за половину сношения — это справедливо. Прощаясь, девушка пытается его утешить:

— Все нормально, Рене! После того, что тебе довелось пережить… Со временем все станет, как прежде, вот увидишь.

В этом-то все и дело, размышляет Рене, летя стремглав вниз по лестнице, чтобы не стоять как пень и не ждать лифта: сам-то он хочет, чтобы все стало, как прежде? И кем он, черт побери, был прежде?

Он перестает бегать по утрам, качаться в спортзале, гонять на мотоцикле. Единственное его занятие — подсматривать за Флавией Кампорези и ее сыном. Он прекрасно осознает, насколько это опасно, но ничего не может поделать с острой потребностью наблюдать за осиротевшей семьей. Как утром поднимаются, а вечером опускаются жалюзи, как Флавия неизменно берет за руку Габриэле, когда они выходят за калитку, как она чересчур осторожно выезжает из гаража и сразу же бросает взгляд в зеркало заднего вида, чтобы увидеть свое лицо, — все это гасит и одновременно разжигает пламя, пылающее в его душе.

Порой, все чаще и чаще, он решается выйти из машины и позвонить в звонок. Флавия его пускает, хотя иногда она сразу же усаживается обратно на диван, забывая о его присутствии. Как и в первый визит, она словно не обращает внимания на внешний вид. С той поры как в Беллуно установилась влажная жара, она ходит в одной и той же хлопковой ночной рубашке, совсем коротенькой, одна лямка то и дело сползает до локтя, приоткрывая грудь. Чаще всего Флавия этого даже не замечает. Ее нагота притягивает Рене с такой силой, что он с трудом сопротивляется. Когда он долго смотрит на нее, приходится встать, найти себе какую-нибудь физическую работу или умыться холодной водой.

О чем он думает? Как он оказался в этом доме? Перед ним жена одного из его солдат, трогать ее нельзя, это запретная зона. Он привык сдерживать эротические позывы, контролировать их, как контролирует работу рук и ног, огнестрельное оружие, кожаный руль своего немецкого автомобиля, но сейчас эти позывы сливаются с чувством вины и стыда, которые их лишь усиливают и смешивают все воедино. Он не владеет собой. Провал с Валерией С. поставил под сомнение его мужское достоинство. Он боится, что после пребывания в долине превратился в одного из мерзких типов, которые издали следят за плотью — в вуайериста, в импотента. Он всегда таких презирал, не мог их понять. И вообще с того дня, как они с Флавией разговаривали, сидя на крыльце, прошло уже три месяца, а ничего не изменилось.

Неожиданно, несмотря на все меры предосторожности, о его визитах становится известно. Однажды в столовой перед ним возникает Дзампьери.

— Слушай, сержант! Говорят, ты завел шашни с женой Кампо. Это правда?

— Нет.

— Ходят слухи.

— Я помогаю ей ухаживать за садом. Она же осталась одна.

Дзампьери постукивает вилкой по верхней губе.

— Ты что, правда думаешь, что так можно?

— Дзампа, ты все неправильно поняла.

— Однажды я видела фильм, в котором рассказывали похожую историю. Закончилось все очень плохо.

Ручаться он не станет, но, похоже, с того дня ребята обходят его стороной. Лучше об этом не думать. Ничего дурного он не сделал: просто предложил помощь одинокой матери. О том, что его к этому подтолкнуло, никто не догадывается, никто ничего не понимает — это его личное дело.

А может, его избегают вовсе не из-за этого. Из других подразделений вместо погибших прислали новых ребят, но как ни старается Рене, пока что отношения в коллективе наладить не удается. Он и сам поначалу отнесся к новичкам без энтузиазма, с трудом их запомнил, постоянно просил повторить, как их зовут, и они сразу почувствовали, что им не рады. Старики едят в одном углу, новички — в другом. Старики считают, что новички не способны понять, что им довелось пережить (вероятно, они правы), а новички не считают, что пережитое дает старикам право плохо к ним относиться, и придумывают всякие способы продемонстрировать ответную неприязнь. В целом картина не дает поводов для оптимизма. Сержант надеялся, что его взвод ожидает большое будущее, он был уверен, что его подчиненные станут блестящими, умелыми солдатами, а они катятся неизвестно куда.

Наверное, разговор с нахалкой Дзампьери и дает ему необходимый толчок, заставляет Рене отчасти потерять осторожность. Однажды вечером он предлагает Флавии то, что зрело у него в голове несколько недель, но ясно нарисовалось только теперь:

— Хочешь, куда-нибудь сходим, поужинаем?

Она выходит из обычного отсутствующего состояния. Глядит на Рене, словно на тайком пробравшегося в ее дом незнакомца, рот кривится в презрительной усмешке, и, ничего не говоря, она выходит из комнаты. Прощаясь, она просит его никогда больше не приезжать.

Каждый год в конце июля в Беллуно проходят спортивные соревнования. Шестьсот военнослужащих, которые принимают в них участие, делают это не из-под палки, но и не потому, что им это нравится: участие в подобных мероприятиях дает им дополнительные баллы, помогающие продвинуться по служебной лестнице. На соревнования стекаются журналисты из местных изданий и спонсоры, готовые предоставить щедрые призы в обмен на то, что грудь спортсменов украсят написанные крупными буквами названия их брендов. Болельщики заключают многочисленные пари. Баллезио знает об этом, но ничего не делает, чтобы прикрыть подпольный тотализатор: он считает, что азартные игры, как и прочие мужские слабости, — непременная часть жизни настоящего военного.

В этом году прошел слух, что полковник поставил двадцать евро на то, что в летнем биатлоне победит Мазьеро. Букмекеры, включая Энрико Ди Сальво, принимают ставки на капитана три к одному, он абсолютный фаворит, а на Рене, который всегда считался достойным противником, ставят не больше девяти евро. Это отражает физическое и психическое состояние сержанта: он заметно располнел, потерял форму, нервничает. Никто из его ребят не поставил ни цента на его победу, и он это знает.

Поэтому он сам удивляется, когда во второй половине гонки вырывается вперед. Без особых усилий Рене обходит Мазьеро на несколько десятков метров, набирает больше очков в стрельбе, попав четырем картонным силуэтам прямо в сердце. В первый раз он побеждает в этом дурацком соревновании, и в первый раз ему на это наплевать.

Впрочем, стоя на пьедестале, он испытывает удовлетворение от того, что возвышается над лысиной капитана. Военные на трибунах аплодируют, его ребят хорошо видно — они словно помешались. Несмотря на расстояние, сержанту кажется, что впервые у его обновленного недружного взвода появился общий повод для гордости.

— Поздравляю, сержант! — хрипит Мазьеро.