— Здесь оно не выглядит таким большим, — замечает Би.

Олив откликается:

— Теперь оно состязается со Вселенной.

Бессердечный

В четырех милях от парка Оз Росс Робардс заходит в святилище. В свою старую мастерскую. Облупившаяся краска двойного сердца мерцает в солнечном свете. Запахи далекого прошлого едва уловимы. Но еще витают тут. Здесь пахнет едким табачным дымом, и деревом, и растворителем, и сексом, и дохлыми пауками, и дешевыми духами, и краской, и гребаной свободой. Идеальный запах.

Под мышкой у Робардса доска из полированного черного гранита с надписью «In memoriam»{87}. Сталь доставят через несколько часов. Это время Росс тратит на то, чтобы раздеться и обрить голову на манер морских пехотинцев. Надеть старую рабочую одежду, которая садится точно как старая кожа. Прибраться. Организовать рабочее место. Поразмышлять над новым мемориалом, стальным креслом. Скоро, совсем скоро Росс Робардс возродится под ливнем искр.

Росс Робардс будет педантичен.

Безупречен.

Из уважения.

К своим погибшим товарищам.

К Тексу из Оклахомы.

К Бенедикту из Западной Вирджинии.

К Хоби из Портленда.

К Бруклину из Остина.

К Кувалде из Чикаго.

Дорога из кирпича

В тысяче четырехстах милях от парка Оз летят мириады бабочек-монархов, мигрирующих из Мексики в Канаду. Осенью они отправятся в обратную дорогу. Облако живого оникса и рыжих всполохов. Ни одна из них не проделает путь туда и обратно. Некоторых съедят. Иные просто окончат свой жизненный цикл и вместе со своими братьями и сестрами окажутся размазанными по бетонным дорожным ограждениям. Путешествие займет три-четыре поколения, но по пути самки отложат яйца, чтобы обеспечить монархам будущее.

И собачонка тоже{88}

Эктор обнаружит, что монархи вдохновляют на творчество, ведь он наслаждается жизнью героического художника-любителя на небольшой ферме под Кампече вместе со своей верной собакой Дейзи, пишет картины и продает их через подпольную сеть галерей и иностранных представителей, изредка устраивая местные выставки для своей abuela{89}. В гвардии он считается самовольно оставившим место службы. Но Эктор отправил сам себя с более важной миссией.

Голливудский агент, с которым Эктор лично никогда не встречался, «большой фанат» и скупает реальные истории жизни для всех студий подряд, крупных и мелких. Из его уст часто можно услышать фразу «заявка на „Оскар"». Но реабилитация благодаря недостатку кассовых латиноамериканцев не устраивает Эктора, и он покидает проект.

Солдат с зелеными бакенбардами

Большой Тим. Великан. Защитивший их всех от смертоносной шрапнели. Само собой, было больно. Полилась кровь. В морфиновом тумане он вспоминает, как клоунесса делала ему искусственное дыхание рот в рот. Клоунесса. Женщина-клоун. Он вспоминает типа с металлическими ногами (и вытекающим глазом) и орудовавшего карандашом ублюдка, который накладывал ему на раны импровизированные повязки из пластилина «Play-Doh®» и клоунских носовых платков. Другой тип, тот, которого он бил, быстро соорудил из дешевого стола носилки. Все они вынесли его через аварийный выход, спасаясь от наводнения. Ублюдок с карандашом шел первым.

Теперь он здесь. Сигар ему не дают, зато добрая медсестра приносит огромный цирковой леденец. Большой Тим на мгновение задумывается, не оставили ли они там Дакмана.

Он не смотрит подкорректированные теленовости, где демонстрируют кадры (любезно предоставленные Белль Дэй и «Дабл-ви-джи-эн»), на которых Дакворт, когда фонтан водопадами изливается с нижних этажей, высовывается в разбитое окно на четвертом этаже с торчащими из тела карандашами, шишкой на лбу, в изорванной одежде, с разбитым мегафоном в руке, и его губы произносят: «Пейте, пейте, пейте!», но грохот и напор неодолимой силы, встречающейся с подвижными человеческими объектами, заглушают его распоряжения.

Большой Тим ничего этого не видит, он занят тем, что лебезит перед доброй медсестрой из-за другого подарка — измятой фотографии, найденной в его испорченных брюках. Он с гордостью разглаживает фотографию.

Это работа моего сына.

Великий и ужасный

После жалобы на сильный запах и громкую музыку полиция прибывает в квартиру Эммы, расположенную в двух милях от парка Оз, и обнаруживает Дакворта, свернувшегося калачиком рядом с переливающимся коконом тела Эммы. Они лежат на полу около кровати, среди разбросанных вокруг силиконовых членов в неглубокой, но постепенно увеличивающейся луже его крови. Дакворт гладит Эмму по волосам и просит прощения. Из тела его торчит зазубренный обломок карандаша, вибрируя в такт нитевидному пульсу.

Рядом с кроватью на проигрывателе подпрыгивает и шипит игла, застрявшая в канавках блэкфлэ-говского «Мучимого жаждой и несчастного». Позднее эксперт-криминалист заметит маленькую гусеницу тигровой окраски, медленно ползущую по подоконнику[49].

Трусливый лев

Би, который все еще находится в парке Оз, снимает треснувшие очки. Острые кусочки мира перетекают одни в другой — мутная смесь масла, воды, мыла и песка. В размытой акварельной картинке перед его немолодыми глазами кресла нет. Как будто никогда и не было. Ни кресла, ни фонтана, ни Кувалды, ни Олив. Если бы только он мог функционировать без очков. Он бы оставил в мире пюре из кирпичей и листьев, быть может, полоску близлежащего ручейка, оставил то немногое, что попадает в фокус его зрения, всего восемь дюймов, которого достаточно, чтобы удостовериться в наличии этикетки на пиве и маленькой родинки над губой Олив, когда она приближается к нему.

Ꝏ

Би снова надевает очки. Мир обретает четкость. Он поворачивается к Олив. Вернее, к тому месту, где раньше находилась Олив. Оглядывается на пикап. Пикап выглядит странно. Би делает два шага и понимает, что пассажирская дверца распахнута. Рюкзак, который он дал Олив для ее вещей, исчез. Би замирает. На минуту. Десять. Пятнадцать. Ушла.

Малышка ушла, ушла.

Чуть восточнее сотрудница стоянки ездит от машины к машине на велосипеде, проверяя сроки действия парковочных талонов, размещенных на приборной панели. Би талона так и не взял. Еще один штраф — и его обязательно эвакуируют. Он вытаскивает из кошелька кредитную карту с истекшим сроком действия, чтобы скормить ее демонам паркомата. Они собирались пробыть здесь всего несколько минут. Они собирались пробыть вместе лишь всю жизнь.

Возможно, это знак. Неужто Би действительно воображал, что они смогут это сделать? Чикаго — единственный город, который он знал в своей взрослой жизни. Город, в котором остались его корни. От этого уже не отмахнешься. Может, он сможет доставлять сталь? Или работать сварщиком? Может, выпросить у Гюнтера тот старый заказ?

Позади раздается детский крик.

Би оборачивается и видит мальчика, упавшего на землю перед мостиком, перекинутым через небольшой ручей. Компания подростков без