Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дэш сначала решил, что на охоту, но засомневался, когда посмотрел на Фиби. Дело было в чем-то другом. Она расслабилась, откинулась на локтях назад, закрыв глаза и подставив лицо робкому осеннему солнцу, на губах застыла легкая улыбка.
— Что ты сделала?
Она тут же повернулась к нему и живо поинтересовалась:
— Когда я не хочу плакать, то отдаю свою боль другому. А кому свою боль отдают люди?
Дэш с сочувствием посмотрел вслед Энори. Видимо, той придется пережить раздражение от разговора с любопытным человеком и боль от потери матери.
— Никому. Переживают ее внутри.
— Так я и знала! Это же вредно!
— Пожалуй, — согласился Дэш, — но иначе мы не умеем. А как ты это делаешь? Как отдаешь другим?
— Не знаю. Мама начала меня учить, но потом перестала приплывать. Слушай, может быть… Я никому еще про это не говорила, только папе и братьям. — Фиби развернулась к нему, села по-турецки и задумалась. — Эмоции — как волны, я все время чувствую их, если вокруг люди. — Она склонила голову набок, размышляя. — Нет, не так. Они как течение. Дома я ощущаю, как течет вода, а наверху — как текут эмоции. В озере я могу сделать так, — она махнула рукой, будто медленно отгоняла муху, — и изменить путь воды. Не сильно, потом она все равно вернется на свою дорогу. — Фиби говорила с паузами, словно честно пыталась объяснить, но ей было сложно подобрать слова. — Наверху похоже. Я делаю так, — она опять махнула, — и немного меняю течение. Эмоция уплывает. А куда — не знаю.
— А можешь не забрать эмоцию, а дать мне свою? — Фраза вырвалась у Дэша неожиданно, он вовсе не собирался такого говорить. — Что ты сейчас чувствуешь?
Она лукаво глянула на Дэша, подвинулась ближе, нагнулась и аккуратно взяла его за руку. От прикосновения по телу пробежали мурашки. Глаза Фиби мерцали любопытством и были так близко, что Дэш видел каждую искорку.
— Ты снова нервничаешь, — прошептала она. — В тебе столько колючего.
Фиби закрыла глаза. По руке Дэша побежала щекотка, будто дорожка проворных мурашей. Они промчались от пальцев к плечу и скрылись где-то под рукавом. Фиби сидела с закрытыми глазами, сосредоточенно нахмурившись, не хотелось прерывать то, что она делала. А что она делала? Дэш никак не мог понять, да и ничего не происходило.
Он вздохнул. Вместе с воздухом тело заполнило новое мироощущение: зрение прояснилось, будто он надел очки, хотя никогда раньше их не носил за ненадобностью; накрыла шумная жизнь леса, будто в ушах у него всю жизнь были пробки, и только сейчас он по-настоящему слышал.
В листве над головой запела птица. Ее пение — переливчатая трель с присвистом в конце — прозвучала так предвкушающе, как проигрыш к любимой мелодии. Что-то пощелкивало в кроне соседнего дерева, по травинке позади Фиби полз красный жук, у берега плескались, наверное, били хвостами рыбешки, а далеко на озере переговаривались кряквы, и каждое «кра-кра» звучало по-разному, будто птицы обсуждали животрепещущую тему. Безумно захотелось узнать, о чем они беседуют, посмотреть на рыбешек, взять в руки жука, пустить его по ладони, закопаться пальцами в мех Энори, перебрать каждый волосок, а потом пробежаться вдоль берега и нырнуть. Все эти безумно важные дела надо успеть сделать до дождя, а дождь точно начнется через пару часов: каким-то неизвестно откуда взявшимся шестым чувством Дэш ощущал, как совсем чуть-чуть снижаются давление и температура и поднимается легкий ветер, да и рыбешки не зря суетятся у самой поверхности — они всегда так делают перед дождем.
Знания и желания обрушились на Дэша за пару секунд, он чуть не задохнулся от нахлынувших чувств, особенно от ощущения мягких горячих пальцев Фиби в своих ладонях. Ее пальцы щекотали кожу, легко касаясь бархатистыми кончиками, словно мягкие травинки.
Фиби открыла глаза, и в них светилось вдохновение. Стало важно только здесь и сейчас, а все прочее потеряло значение, растворилось в многозначительной яркости момента.
— Видишь, теперь тебе не так грустно, — улыбнулась сидящая перед ним загадка природы. Полные губы остались чуть приоткрытыми. Они манили прикоснуться к ним и узнать, что же за секреты таятся в тех словах, что еще не сказаны, в тех прикосновениях, что еще не сделаны. Губы Фиби чуть подрагивали, глаза сияли все ярче, ее дыхание опаляло щеки, и Дэш тонул все глубже и глубже, влекомый интригующим любопытством и желанием во всех смыслах обладать столь экзотичной добычей.
Или это он ее добыча? Кто кого тут заманивает в сети? Его желания принадлежат ему или сидящей перед ним русалке? Эта мысль отрезвила. Он облизнул губы и с трудом отодвинулся.
Фиби едва заметно усмехнулась, только укрепив его подозрения.
Дэшу тут же захотелось узнать, что она еще умеет: убирать тоску? острое горе? лечить депрессию? У него аж заболела голова от тех выводов, к которым он сейчас приходил. В висках застучали молоточки, а в голове будто надулся воздушный шарик и теперь пытался вырваться из плена черепа, заболели глаза от слишком ярких красок и пришлось зажмуриться. Он съежился, пытаясь перетерпеть болезненную ясность.
— Ой, прости, — раздался виноватый голос, — ты не готов. Скоро пройдет, потерпи немного. Помнишь, эмоция уплывает вместе с течением.
Фиби гладила его по спине и рассказывала сказку про озерных и лесных духов, но Дэш половину прослушал, пытаясь снова нащупать свою реальность. Блеклую и скучную, но привычную и родную, ту, с которой можно жить.
— Папа тоже не любил, когда я так делала. Говорил — пусть сапожник делает обувь, а созданием мира занимается бог. Говорил, если тебе отчего-то очень хорошо, это не значит, что и другим понравится. Я только сейчас это вспомнила, если бы вспомнила раньше, не стала бы делиться с тобой своей радостью. Видишь, ее тоже тяжело переживать. Но еще папа говорил, что если мне дана способность, то ею надо пользоваться, иначе какой в ней смысл. Я и пользуюсь. Я отдаю людям ту боль, которую они заставляют меня переживать. И тому противному старику я отдала боль. Мне из-за него было очень плохо. Он моей боли не выдержал. Но ты молодой и здоровый, ты же не умрешь?
— Погоди, — от удивления
