Я отстегнул лямки, отцепившись от кресла, к которому уже начал помаленьку привыкать, сдвинул крышку фонаря назад (слава богу, ее не перекосило!) и, как можно быстрее, вылез из кабины, не забыв прихватить «ППШ», чемоданчик и графинину одежку. Я торопился, поскольку у меня не было особой уверенности в том, что самолет все-таки не загорится и не рванет.

Слегка измятый при падении дюралевый фюзеляж «мессера» пропахал в траве изрядную борозду, консоль левого крыла надломилась и уперлась в землю, практически под острым углом. Над самолетом курился легкий сизый дымок, но открытого огня по-прежнему не было. И по сторонам, на сколько хватал глаз, были горы, подсвеченные все тем же закатным солнцем.

Откинув верх и боковины своего фонаря и упираясь руками в борта пилотской кабины, на свежий воздух начала выбираться и графиня. Поскольку сделать это самостоятельно ей было тяжеловато, пришлось помочь, спустив ее на землю фактически на руках. После того как я поставил Кату на землю, она немного отошла от самолета и, держась за живот, с явным трудом разогнулась, после чего начала, тяжело дыша, осматриваться. Интересно, опять прикидывалась или действительно испытывала некий дискомфорт? Выгружая ее из кабины самолета, я отметил, что выглядела она вполне ничего себе и даже толком не вспотела (платье было сухим), только волосы немного растрепались. А глаза у нее были, я бы даже сказал, азартные.

– С мягкой посадкой, вашество! – приветствовал я ее. – Ну и где мы, по-твоему?

– Разумеется, в Болгарии! – ответила она, отойдя в сторону и присев на правое крыло Bf-110. По-моему, она точно знала, что это поверженное с небес творение Вилли Мессершмитта не будет гореть и взрываться.

– Как будто могут быть другие варианты! – добавила графиня, вытряхивая песок и мусор из туфель.

– Поверим тебе на слово, – не стал я спорить и уточнил: – А какое сегодня число, ты, часом, не помнишь?

– А что такое? – удивилась Ката, занятая натягиванием на пятки своих тапочек, что в ее состоянии было непросто. Но о помощи она почему-то не просила.

– Сегодня 8 сентября, завтра 9-е. И советские танки уже перешли болгарскую границу.

– Ну и что?

– Пока что у них здесь атмосфера эйфории и неразберихи, но все это очень ненадолго. Так что, по-моему, нам надо срочно выбираться либо через сухопутную границу с Турцией, либо на побережье и отваливать южнее на любых подручных плавсредствах. У тебя здесь хоть какая-нибудь агентура есть?

– Как не быть. Только до сухопутной турецкой границы отсюда дальше, чем до Бургаса, и все горами. Так что мы отправимся к морю. Пошли, я тут неподалеку, когда садились, автодорогу рассмотрела.

Затем графиня медленно поднялась на ноги и натянула поданное мной пальто, но застегиваться не стала.

Наш самолет удачно уткнулся носом в подножие какого-то то ли холма, то ли высотки (свались мы метров на сто дальше – и точно костей бы не собрали). И, взойдя на вершину этого холма, мы, буквально нос к носу, напоролись на старика-пастуха из местных, с небольшим стадом удивительно тихих овец – возможно, парнокопытные сбились в кучу и не блеяли, тихо офигев от шумов, сопровождавших нашу не очень мягкую посадку. Ну, все правильно – если уж падать, то непременно на пастбище, прямиком к козлам и баранам…

Хотя, как знать, может, этот первый встреченный нами болгарин, загорелый мужик с седоватыми усами, был и не таким уж и старым. Как известно, от зверящего и скотинящего человека тяжелого труда на свежем воздухе часто стареют раньше своих лет. Особенно в каком-нибудь балканском захолустье.

Однако не вызывала никаких сомнений принадлежность данного аборигена к беднейшим слоям местного сельского населения. Пастух был обут в сильно заношенные кожаные сандалии на ремешках (кажется, у болгар такая обувь называется «царвули»), а его гардероб составляли явно домотканые черные штаны, грязно-белая рубаха из похожего материла с простенькой красной вышивкой на вороте и короткая, многократно залатанная черная то ли войлочная, то ли суконная жилетка. Дополнялось одеяние этого болгарина мятой черной меховой шапчонкой, похожей то ли на мини-папаху, то ли на феску без кисточки, и перекинутой через плечо обширной холщовой сумкой.

При нашем появлении из-за обратного ската холма означенный пастух прямо-таки разинул рот от удивления. Ведь он явно направлялся посмотреть на упавший самолет (с тем чтобы позаимствовать на месте его падения что-нибудь полезное в скромном сельском быту), но, похоже, рассчитывал встретить там кого угодно, только не парочку, подобную нашей – одетую уж слишком по-городскому и где-то даже фривольно (как я уже отмечал, платье у графини было коротковато для этой эпохи) и к тому же сильно беременную женщину и мужика не слишком запоминающейся, плебейской внешности, в кожаной куртке, с русским автоматом на плече и маленьким чемоданчиком в руке.

Увидев, что, кроме длинной палки-посоха (положенной ему по должности мощной собаки в привычном стиле кавказца, алабая или шарпланинца тоже нигде не наблюдалось, какие-то уж слишком бедные пастухи жили в этих краях), пастух ничем не вооружен, Ката решительно зашагала прямиком к нему.

– Здорово, отец! – приветствовал я его по-русски, когда мы немного приблизились, и пошутил в стиле анекдотов из нашего времени: – В деревне немцы есть?

На простоватом лице селянина возникло уже не удивление, а прямо-таки смятение. Еще бы – из упавшего самолета с откровенно гитлеровскими крестами на крыльях вдруг вылезли люди вполне себе гражданского облика, один из которых вдобавок почему-то еще и говорит по-русски (вроде принято считать, что болгары наш язык от прочих отличают сразу же, якобы это у них еще с 1878 года в мозгах прочно засело).

– Здравей, дядо! – приветствовала его Ката уже по-болгарски, решительно выйдя на передний план и пресекая любые лишние вопросы, еще до того, как пастух успел открыть рот.

– Добьяр ден! – ответил вежливый скотовод. Теперь он смотрел на нас уже не удивленно-подозрительно, а скорее как-то буднично. Обнаружив способность балакать на местной мове, мы, похоже, разом убили интригу, утратив всякую загадочность.

– Колко далеч е нтьят? – поинтересовалась графиня насчет расстояния до дороги.

– Не, – ответил пастух и указал ей куда-то вправо.

И действительно, километрах в двух по долине тянулась довольно широкая грунтовая дорога. Правда, привычным для меня мощным колеям в стиле «КамАЗа» или трактора «Беларусь» здесь было неоткуда взяться.

– Благодаря ви!

Ката сказала пейзанину «спасибо», и мы неторопливо пошагали в нужную сторону, а окруженный овцами пастух какое-то время молча смотрел нам вслед. Интересно, за кого он нас в тот день вообще принял? За хитрых немецких шпионов или излишне неординарный в плане способа прибытия авангард Красной армии в виде разведки?

По мере того, как расстояние между нами и пастухом медленно увеличивалось, у меня даже возникла мысль – взять да и пристрелить этого мужичка, просто в целях сохранения секретности. Однако я быстро отказался от этой идеи, прикинув, чем он вообще может нам навредить. Допустим, ближе к ночи он вернется с пастбища в свою родную деревню. Там, разумеется, расскажет чадам и домочадцам о том, что сегодня видел, что слышал и кого встретил. Упавший на его глазах самолет не был болгарским, и сбили его тоже не болгары, так что по этой линии срочных поисков точно не будет. Допустим, в его деревне есть жандармы (что навряд ли) или какие-нибудь солдаты (последнее для тогдашней Болгарии еще более маловероятно, даже учитывая военное время). Но даже в этом пиковом случае представителям власти о нас разболтают только следующим утром. А поскольку телефона у них тут точно нет, прежде чем эти самые жандармы прибудут на место падения нашего Bf-110 (варианты – пешком, верхом или на какой-нибудь конной бричке), проведут беглый осмотр и доложат наверх (для чего опять-таки пошлют конного или пешего связного, с запиской или устным докладом), пройдет еще день-два. А мы к тому времени уже будем очень далеко. Так что особых пакостей от этого овцепаса ждать не следовало, а значит, и не стоило тратить на него патроны.