На здании «Нью-Йорк таймс», там, где в августе 45-го бегущей строкой шло сообщение о капитуляции, на этот раз высветилось: «Это, должно быть, вы».

В интервью Патриции Редмонд для Библиотеки Конгресса Грета объясняла, почему ее приняли за медсестру, которой она не была. На ней была белая униформа, «мы одевались одинаково и в некотором смысле делали то же, что делают медсестры». Грета показывала свои старые фото, «так я выглядела в то время, ты видишь, посмотри на прическу». Отвечала на вопрос, почему еще две женщины утверждают, что это их поцеловали. По ее словам, Джордж Мендонса был не единственным моряком, целовавшим встречных женщин. «Так что, возможно, всех этих женщин целовали разные моряки».

Джордж Мендонса впервые увидел фотографию на обложке «Лайф» в 1980 году: «Это было все равно что смотреть в зеркало». Но он не заметил там еще одного персонажа. Когда на фото взглянула его жена Рита, то немедленно узнала себя. С тех пор копия знаменитой фотографии висела в их прихожей. Джордж говорил авторам книги «Целующий моряк», что никогда бы не повесил ее, если бы жена не одобрила: «Она босс!»

Джордж Мендонса никак не мог смириться с тем, что его не признают. В 1987 году подал иск против журнала «Лайф» и его учредителей за публикацию знаменитой фотографии без его согласия. Правда, спустя какое-то время отозвал свой иск, не выдержав судебных издержек. Но, по свидетельству Шарон Моллер, дочери Мендонсы, ее отец никогда не отказывался от своих претензий.

Примерно в те же годы развернулась схожая судебная драма вокруг другого фотоснимка – «Поцелуй у здания муниципалитета». Робер Дуано сделал его все для того же журнала «Лайф» в 1950 году, а во второй половине 80-х он стал символом Парижа, будучи напечатан на двух с половиной миллионах открыток и полумиллионе плакатов, и это не считая календарей и маек. Когда стало известно, что агентство и фотограф заработали 650 тысяч долларов, семейная пара, позировавшая на снимке, потребовала от Робера Дуано 90 тысяч. Фотограф выиграл процесс (им уже когда-то был выплачен гонорар), однако ему пришлось признаться в том, что он нанял профессиональных моделей. Это признание стоило ему репутации.

Эйзенштадт не признавал постановочных кадров – только жизнь, фиксируемая в «решающий момент». Это понятие ввел в обиход другой великий фотограф – Анри Картье-Брессон, и означает оно то, что снимок должен быть сделан в ту самую долю секунды, когда эмоции достигают пика. Его рабочим инструментом тоже была малоформатная камера «Лейка», популярная в 30-е годы. Он, как и Эйзенштадт, старался снимать незаметно и, чтобы лучше маскироваться, заклеивал блестящие элементы камеры черной лентой. Ему тоже принадлежит знаменитая фотография поцелуя, парижского – влюбленные целуются через столик в кафе.

Китч

В Сарасоту «Безоговорочную капитуляцию» привезли временно – на выставку, открытую к 60-летию Победы. Но Джек Курран, 88-летний ветеран, служивший в ВМС США во время Второй мировой войны, решил облагодетельствовать родной город и купил ее у Ателье Сьюарда Джонсона, выложив за скульптуру полмиллиона долларов.

Предложение поставить ее на берегу Мексиканского залива в качестве визитной карточки Сарасоты вызвало жаркие споры. Да это же чистой воды китч, говорили искусствоведы. Напоминает поделку дешевой фабрики по производству сувениров, вторили им наиболее образованные члены городского самоуправления. Но обычным людям скульптура полюбилась с первого взгляда. Статуя привлекала местных жителей и туристов, они стали фотографироваться рядом с нею, хотя с близкого расстояния вид был сильно ограничен, позволяя запечатлеть лишь ноги моряка и юбку медсестры. Словом, ее обожает публика и ненавидят критики.

– Люди, потребляя китч, уверены в его высокой художественной ценности. Это искусство?

– Нет, это не искусство, – услышал я от историка искусства Леонида Бажанова, к которому обратился за разъяснениями.

– Ну, может, это то, что называется «современным искусством»?

– Нет, это даже не современное искусство, это арт-индустрия. Ее иной раз принимают за современное искусство, но она к нему не имеет отношения. И востребована куда больше, чем современное искусство.

Ну, с этим я не стал спорить, вспомнив о бурных протестах москвичей против установки на Болотной набережной «Большой глины». Ее автор Урс Фишер имел в виду муки творчества скульптора, мнущего глину, рвущего ее на куски, а люди приняли художественную провокацию за «фекальный столб».

– Правда, как и в современном искусстве, в арт-индустрии можно нанимать исполнителей твоего замысла, – продолжил Леонид Бажанов. – Просто в искусстве это неприлично, а тут не зазорно.

Тут, как я понял, главное – придумать, остальное пусть делают другие. И повторять можно до бесконечности. Ту же «Безоговорочную капитуляцию» не раз производили из разных материалов, различалась, понятно, цена, самая низкая – за работу из пенополистирола, за алюминиевую – подороже, и самая высокая – за бронзу (свыше миллиона долларов), только бизнес – ничего личного.

Ну а что такого-то? Во время зарождения фотографии считалось, что искусством может быть лишь рукотворное произведение. А тут – техника. Но, с другой стороны, скульптуру можно отливать в большом количестве копий. Между прочим, наше знание греческой скульптуры основано на римских копиях греческих статуй.

Сейчас работы Сьюарда Джонсона можно увидеть не только на улицах многих американских городов, но и в других странах, их там больше четырехсот. В Париже, Лондоне, Стамбуле. Из городов сопредельных России государств назову украинский Тернополь. В 2002 году посол Нидерландов подарил городу уличную скульптуру под названием «Случайная встреча» – две подруги на скамейке.

Правда, спустя неделю одну из девушек, установленных на бульваре Шевченко, ночью отпилили и унесли в неизвестном направлении, вторую – пришлось тоже убрать. Узнав об этом, Джонсон предложил вернуть на прежнее место хотя бы часть скульптурной композиции, и теперь там сидит одинокая девушка. Туристы любят составить ей компанию, подсаживаются и фотографируются рядом.

У нас нет своего Джонсона, зато есть свой Зураб Церетели. Как сказала мне художница Ирина Драгунская, оба воплощают народный взгляд на искусство. Простодушный китч. Оба точно отвечают массовому запросу. Запрос этот идет волнами, соответствуя моде, и в любой момент может измениться. В советское время на его месте был Вучетич, он тоже отвечает запросам. Сейчас – другое, псевдоакадемизм поменялся на псевдомодернизм. Псевдо – потому что к искусству оба имеют опосредованное отношение.

Ну не имеют, и что с того? Как говорит Леонид Бажанов, люди есть люди, и эти двое не первые, кто их вкус испортил. И не последние. Китч стал заполнять мир после войны, это она разрушила все идеалы. И это не хорошо и не плохо, дизайн не может быть плохим, если он радует чей-то глаз.

И, добавлю от себя, заставляет кого-то плакать.

Это я к тому, что работы двух «народных» скульпторов неожиданно оказались вблизи