— Но вы понимаете, что Россией не может руководить еврей! — Сказал, как выплюнул. Не любил говорить на эту тему, но иногда приходилось: революционная практика зачастую сильно отличается от теории.

— Я это уже слышал. — Кивнул Кравцов. — Мне Владимир Ильич рассказывал. Все сокрушался, какой вы недальновидный.

— Вы переходите рамки приличия, товарищ Кравцов, — нахмурился Троцкий. Было очевидно, слова Макса его уязвили.

— Лучше так, чем пулю в затылок.

— Боюсь, вы сгущаете краски, — поморщился Троцкий и, отвернувшись, закурил. Получилось это у него как-то непривычно поспешно, нервно. Ну, не двужильный же он, в конце концов!

— Хорошо, — после длинной паузы сказал Троцкий. — Что вы предлагаете?

— Муралов поднимет войска округа. Причина самая что ни на есть объективная — опасения по поводу возможных волнений… в городе и гарнизоне. Тем более, в преддверии Партийной конференции… Вызовите к себе Лашевича, поговорите с ним по-дружески… Мне кажется, в нынешней ситуации Михаил Михайлович будет скорее за вас, чем против. Бубнов на вашей стороне, Смирнов полагаю тоже, хотя и не без игры в щепетильность. Крестинский?

— Думаю, Николай Николаевич скорее поддержит меня, чем Каменева или Сталина.

— Лев Давыдович, вам следует, не откладывая, переговорить с Рыковым. В конце концов, в Гражданскую вы неплохо сработались… Разногласия имеются, но он лучше других понимает значение кооперации и финансовых механизмов управления. И взгляды на крестьянский вопрос у него умеренные…

— Конструкция из двух элементов нестабильна, — покачал головой Троцкий. — Рыков не Ленин.

— Серебряков, — предложил Кравцов, внутренне содрогаясь от собственной наглости. Сейчас он вершил историю, что, разумеется, могло выйти ему боком. Но могло и не выйти… — Он достаточно самостоятельная фигура.

— Серебряков. — Кивнул Троцкий. — Отдать ему НКПС… Хотя, нет… Не стоит настраивать против себя Феликса…

"Дзержинский не проблема… Впрочем, посмотрим".

— А его настраивай или нет, — сказал он вслух. — Все одно он не ваш…

— ОГПУ трогать пока нельзя. — Покачал головой Троцкий. — Может быть, позже. А в Питер пошлем Склянского. Эфраим Маркович член ВЦИК и ЦК, входит в Оргбюро ЦК — вполне подойдет и для Петросовета и для партийной организации. Но нам еще нужен будет новый Наркомвоенмор…

"Нам", — отметил Кравцов с осторожным оптимизмом.

— Как думаете, Макс Давыдович, что если мы предложим на этот пост Владимира Александровича?

Что ж, Антонов-Овсеенко представлялся прекрасной кандидатурой: старый член партии, профессиональный военный, отлично показал себя в Гражданскую на Украине, долго был начальником Политуправления РККА. В двадцать четвертом Владимиру Александровичу пришлось уехать послом в Прагу, но почему бы и не вернуться теперь в ЦК и на значительный пост? Тем более, он сейчас уже должен быть в Москве, как делегат партконференции…

— Я не решаю, — осторожно сказал Макс.

— Но я ведь вас спросил! — Троцкий снова смотрел ему прямо в глаза.

— Я "за", — коротко ответил Кравцов и сразу же добавил. — И вот еще что… Если уж вы со мной советуетесь, я бы поддержал сторонников наркома. Они, в основном, люди неплохие и к вам лояльные. Или будут лояльными при отсутствии другого лидера. Тот же Авксентьевский, например, или Якир. Но вот Котовского следует из Москвы убрать, он за спиной Фрунзе вел переговоры со Сталиным и меня к тому же склонял.

— Не поддались? — холодно усмехнулся Троцкий, и это был хороший знак. Похоже, предреввоенсовета все-таки решился.

— Не поддался. Разрешите, идти?

— Идите! — Кивнул Троцкий. — И… Спасибо, Макс Давыдович!

4.

"На спасибо водки не купишь…"

В управление он поехал кружным путем. Заскочил на "пост три" — следовало поднять по тревоге "внешних" оперативников, то есть тех сотрудников, кто никогда не светился в главном здании, и на конспиративную квартиру в Сивцевом Вражке — Кравцову позарез нужны были сейчас Виктор Колядный и его "Группа Ноль". Но тревогу, как выяснилось, успели объявить и без него. Юревич, чудом оказавшийся ночью в Управлении, дал отмашку своей властью, решив — и тут он был абсолютно прав — что береженого и бог бережет. Ну, а "общая тревога" еще в двадцать втором году разрабатывалась именно на такие чрезвычайные ситуации. В Федоровском подворье усилили охрану, оповестили делегатами связи и телефонограммами сотрудников, и сделали еще тысячу и одно дело, если, разумеется, оно — это дело — было прописано в положении о "Тревоге Первой категории". Поэтому и Виктор Стецько, звавшийся по нынешним временам Николаем Колядным, уже покуривал за стаканом крепкого чая в ожидании то ли "последнего и решительного", то ли "всем отбой!".

— Чай будете? — пожав Кравцову руку, спросил Виктор.

— Нет, извини!

— Не за что. Какие будут приказания?

— Никаких. — Макс посмотрел на Стецько, прокатывая в голове, свой вполне самоубийственный план, но ничего лучше, чем "дурная провокация" в усталую башку не шло. А время поджимало, и какое-то решение все равно следовало принять.

— Прогуляемся, — предложил Кравцов.

— Как скажете.

Они вышли из квартиры, спустились на три этажа по темной вонючей лестнице и вышли на улицу. Было тихо и удивительно хорошо. Безветрие, прохлада, запах каких-то цветов.

— Планы меняются, — Макс посмотрел на светлеющее небо. — Времени мало, а сделать надо еще много чего, поэтому слухай сюда, товарищ Колядный, и не говори потом, что не расслышал или не понял…

"Ну, вот и все, — подумал он, садясь в машину десять минут спустя. — Теперь все в руце Божьей… Или в руке Стецько, или еще в чьей…"

Сколько раз за свою жизнь отдавал Кравцов приказы, ставившие его самого и доверившихся или доверенных ему людей на грань жизни и смерти? Уж всяко-разно не раз и не два. У военных людей, да еще и на войне только так и получается, если не отсиживаешься, а дело робишь. И все-таки так скверно, как сейчас, он чувствовал себя только однажды, в 1921 году…

5.

Фрунзе умер на следующий день на рассвете. Ему все-таки сделали операцию, но поздно и нехорошо.

"Неужели все предопределено? — с ужасом подумал Кравцов, услышав печальное известие. — Какой же, тогда, смысл сучить лапками, если все равно масла не сбить?"

У него даже в глазах потемнело, и виски сжало так, что на мгновение показалось — "Все!" Но пронесло, не помер.

— Да, — сказал враз охрипшим голосом помощник Муралова Федько, сообщивший Максу о смерти Наркома в коридоре Реввоенсовета. — Михаил Васильевич был настоящим человеком…

И Кравцов на мгновение увидел себя глазами Федько.

"Словно, по близкому человеку, не дай бог, убиваюсь…"