— Ты сказал, что не меня одного пасут, за кем еще установлено наблюдение?

— Во-первых, следят две разные группы. — Семенов отметил остро отточенным кохиноровским карандашом еще один пункт в "повестке дня" и поднял взгляд. — Первая, как мы выяснили, это группа наружного наблюдения ОГПУ и следит она за начальником Управления Военконтроля. Вторая — следит и за женой указанного товарища. Работают осторожно и аккуратно, но профессионализма мало. Двоих удалось проследить и определить. Первый — Кафтанов Иван Николаевич, сотрудник штаба 2-й Кавалерийской бригады 4-й Кавалерийской дивизии 2-го Кавалерийского корпуса…

— А кто принял у Котовского корпус? — спросил Макс.

— Командир 4-й дивизии Криворучко.

— Понятно. Кто второй?

— Сотрудник политотдела 9-й Кавалерийской Крымской дивизии Вул Андрей Мордкович.

— У Котовского что, своя разведка есть, что ли?

— Если позволите, Макс Давыдович, — открыл наконец рот Саука. — Я чуть позже дам по этому вопросу некоторые пояснения. Пока же, да, есть.

— Вот оно как. Ладно! — Кивнул Макс. — Продолжай, Георгий Иванович!

— Со слежкой все, собственно. — Пожал плечами Семенов. — Они следят. Мы следим за ними. Котовцы о слежке не знают, чекисты, возможно, догадываются. Нервничают, перепроверяются, но тебя своим вниманием не оставляют.

— Продолжайте наблюдение, и… — Кравцов сделал паузу, обдумывая возникшую было, но остановленную на полном ходу мысль. Получалось, что первый порыв — верный. Интуиция опять не подвела.

— И вот еще что. — Закончил он свою мысль вслух. — Приставьте к товарищу завсектором Отдела ЦК негласную охрану. Кто его знает, может быть, тут террор против партии готовится…

— Будет исполнено, — на полном серьезе отрапортовал Георгий, он, судя по всему, такой возможности — хотя и по гораздо более основательным причинам, нежели антисоветский террор — не исключал тоже. — И последнее, вернее предпоследнее. В качестве заключительного пункта у меня значатся кадровые предположения, но там пока обсуждать нечего. Справки на кандидатов я принес, — он кивнул на серовато-синюю папку, лежащую на столе слева. — Там есть и мои соображения. Ознакомишься, обсудим.

— Тогда, переходим к предпоследнему пункту, — согласился Макс, пододвигая к себе папку.

— Вчера получены справка из Орготдела ЦК и пояснительная записка от полпреда в Чехословакии Антонова-Овсеенко. — Семенов извлек из-под "повестки дня" несколько страниц машинописного текста и вопросительно взглянул на Кравцова.

— Изложи коротко и добавь в дело. — Предложил Макс.

— Так вопрос, в какое из двух…

— Значит, в оба. Что там?

— Слова вашего информатора, — снова короткий взгляд, но уже с совсем другим выражением, — подтверждаются. Эняков и Златопольский работали в Одессе по заданию ЦК и командования фронта. Им удалось подорвать финасово-экономическое положение в тылу белых, вызвав жесточайшую инфляцию. По ходу дела они завладели значительными суммами в валюте. Речь идет, как минимум, о полутора миллионах золотом. Сто тысяч получил Эняков — это был его гонорар за участие в операции. Четыреста тысяч Златопольский передал в Наркомфин Украины. Не совсем понятна судьба оставшейся суммы. То есть мы уже знаем, что по первоначальному плану деньги предполагалось спрятать в Одессе, а позже — после восстания — переправить в Киев. Но положение менялось слишком быстро. Вывезти деньги вовремя не удалось… Винницкий попытался переправить их морем, воспользовавшись помощью контрабандистов, но что-то там не сложилось. В общем, на основе всех имеющихся у нас данных, следует предположить, что деньги до последнего момента находились у Японца…

— Так предположить или есть, что к делу подшить?

— Мы в тихую арестовали Никифора Урсулова. — Дернул губой Семенов. — Шесть дней назад. Формальный повод — обвинение в дезертирстве в 1919 году. Но реально нас интересовали обстоятельства…

— Я знаю, какие обстоятельства вас интересовали. — Перебил Семенова Макс, уже догадывавшийся, что это отнюдь не пустышка. — "В тихую" — это как?

— Он в командировку выехал, так что об аресте никто не знает. — Объяснил Семенов. — А там его просто ссадили с поезда, типа ошиблись. В комендатуре он предъявил документы, "проверили по спискам", нашли его фамилию, арестовали и доставили в Одессу. К нам в отделение. Допросили… Леонид Капчинский, наш старший оперработник… Пакет с протоколами прибудет через несколько дней, но Капчинский основное телеграфировал мне еще ночью. В салон-вагоне Винницкого находилась казна полка. Бумажные советские деньги, украинские, деникинское, всякая ерунда… и девятьсот тысяч франками и фунтами. Эти деньги Урсулов передал Котовскому. Это все, собственно, поскольку нигде больше эти деньги не фигурируют.

— А Подвойский здесь каким боком?

— Трудно сказать. — Пожал плечами Семенов. — Похоже, его просто настроили соответственно… Николай Ильич и вообще человек не гибкий. Помнишь, как ему Махно жить мешал, да и к эсерам был непреклонен… Слишком правильный, оттого спортом теперь и заведует. Никакого другого нормального дела для него, понимаешь, не нашлось.

— Ну-ну, — кивнул Макс. Получалось складно, оставалось — не проворонить удачу.

1.

— Макс Давыдович, вас из ЦК спрашивают!

— Переводи! — Кравцов оторвался от бумаг, потер пальцами переносицу и подумал, что, вероятно, следует перестать придуриваться и сделать себе наконец очки. Глаза уставали от постоянного чтения, да и в тире, где он регулярно появлялся по вторникам, приходилось теперь прищуриваться.

— Кравцов слушает! — сказал он в трубку едва успевшего зазвонить телефона. Время позднее, по пустякам тревожить не станут.

— Который час знаешь? — когда Реш хотела, она умела говорить так, что у Кравцова волосы на загривке дыбом вставали. И никакие помехи на линии снивелировать замечательный тембр ее голоса, и все эти обертоны, регистры и прочие чудные роскоши, не могли.

— Московское время один час двадцать две минуты после полуночи! — торжественным "дикторским" голосом из будущего объявил Макс, едва взглянув на настенные часы, повешенные прямо напротив стола, как раз на такой случай.

— Домой придешь или с ней и заночуешь?

— Между прочим, ты телефонируешь мне со Старой Площади…

— Я тебе из дома телефонирую, — перебила его Рашель. — Это я твоему секретарю сказала, что из ЦК. А сама вернулась домой в восемь с хвостиком, зашла по дороге в лавку к Манусяну…

"И купила у Аванеса Самсоновича коньяк… Черт! И о чем же я умудрился забыть?!"

— Реш, я кругом виноват, — сказал он тогда. — Но я не помню, что сегодня за день. Я твердо знаю только, что Бастилию взяли вчера.[74]