Это я подставился из-за твоих баб. Ты не меня спасаешь, а себя. Ты всегда хотел остаться чистеньким, а все дерьмо доставалось мне. Ты стоял в стороне и считал бабки, а я пачкался. Теперь ты заваливаешь сюда и говоришь, что к тебе пришли гэбэшники. И я опять должен куда-то бежать.

— Сейчас не до личных счетов, Антон. Мы же заживо сгнием в какой-нибудь крытой тюрьме на самом краю света, где-нибудь в Казахской степи. Или подохнем в лагере особого режима под Магаданом. Ты это понимаешь?

— Ну, теперь понимаю, — Крапивин усмехнулся. — Ты же просветил.

— Антон, умоляю, сделай мне подарок. Поумней хоть на пять минут. Я достану билеты на твою Карину. Езжайте в Питер вдвоем. Оттуда прямым рейсом в Краснодар. Обещаешь? Ну, пообещай, чтобы мне было спокойно.

— Обещаю. Мы и так собирались куда-то трогаться. На этой белой тачке. Ну, ты прав. Если такой расклад, лучше поездом. Скоро будем в Москве. Ты к себе ночевать приглашаешь?

— Конечно, нет. Господи, ты с ума сошел.

У Грекова снова задергалась щека. Он вытащил ключи на стальном кольце от квартиры на Пятницкой улице, сказал и дважды повторил адрес, объяснил, как добраться, хотя Крапивин хорошо знал Москву.

— А что ты собираешься делать с этим человеком? Ну, который в комнате…

— Тебе нужны подробности?

— На кой черт мне их знать? Избавься от него поскорее, прямо с утра. Только никакого насилия. Договорись с ним, дай денег. Лучше деньгами, чем кровью. Если это его машина, пусть обратно заберет. Ты доволен, он доволен, — всем хорошо.

— Он всегда был падалью, забудь. А про меня чего говорить… После всего, что уже было, мне никаких скидок не дадут.

Они посидели немного и вернулись. В большой комнате появился человек в желтой рубахе, еще недавно спавший на диване. Он надел штаны, причесался и умылся. Это был парень лет двадцати восьми по имени Сергей, благообразного вида, похожий на сельского дьячка, он носил темные аккуратно подстриженные усики, бородку и знал много политических анекдотов. Карина принесла большую сковороду с котлетами и кастрюлю с картошкой, открыли водку, Сергей сел за стол рядом с Грековым, стал есть и рассказывать анекдоты.

Греков, набравшись терпения, долго слушал, а потом сказал:

— При Сталине за эти рассказы тебе десятку бы дали. Без вопросов.

— Мне и сейчас десятку дадут, — сказал Сергей. — Без вопросов. А если с вопросами, — то больше.

Сергей сказал, что про политику он закончил, теперь можно про евреев.

* * *

Ужин показался Грекову бесконечно долгим. Он сидел напротив Карины, копался в тарелке, пил «нарзан» из стакана, осторожно поднимал взгляд и смотрел на нее, будто в жизни девушек не встречал. Карина надела розовую майку с коротким рукавом, под ней не было лифчика, ее грудь, приоткрытая кокетливым вырезом, казалась такой свежей и желанной, что он шмыгал носом и сглатывал слюну, как мальчишка. Она почти ничего не говорила кроме коротких реплик, ловила на себе взгляд Грекова и растягивала губы в странной полуулыбке.

Казалось, что его греховные желания она даже не читает, а чувствует кожей, без усилий. Не осуждает, а просто отмечает про себя: ты не лучше остальных мужчин, такой же банальный, самодовольный, привыкший к победам над доступными женщинами. Он продолжал бросать быстрые взгляды в разрез майки и думал, что он слишком стар для этой девочки, хотя и не хочется в этом сознаваться. Еще он думал, что брат поиграет Кариной, развратит ее до предела, как может развратить молодую женщину видавший виды уголовник, а потом бросит, как кость, своим корешам. Запоздало он заметил на нежной коже ее запястья татуировку, там был крестик, сердечко и чьи-то инициалы.

— Какая у вас наколка интересная, — брякнул он, не подумав. — Я у девушек редко видел такие штучки. Думал, что это только у зэчек встречается.

— А я была зэчкой, — просто ответила Карина.

Она посмотрела на него прямо, глаза в глаза, словно в душу заглянула, и по спине пробежал холодок, теперь Карина не казались красивой куколкой, которой играет его брат, такая особа собой играть не даст, сама кого угодно, даже тертого мужчину, запросто обломает.

* * *

Наконец Греков сказал, что устал после длинной дороги и поднимется спать в мансарду, на свое место, а с утра выедет в Москву. Он допил «нарзан» и пошел к лестнице, а Крапивин и Карина, казалось, смотрели ему в спину и едва сдерживали смех.

Наверху постель была застелена чистым бельем, влажным и холодным. Ночью он проснулся, будто кто-то толкнул, лежал и смотрел в потолок, вслушиваясь в ночные звуки, шорохи. Светившиеся стрелки наручных часов показывали без четверти три. Греков прислушался, ему казалось, что среди тишины шел чей-то разговор, или это ветер свистел. Он ворочался и хотел заснуть, но услышал, как внизу загремело ведро, а потом закричал человек. Сначала не очень громко, затем громче, еще громче…

Кажется, этот страшный нечеловеческий звук набрал силу и заполнил собой все небольшое пространство комнаты, а потом и всего дома. Крик затих, наступила тишина. Она продолжалась минуту или больше. Вроде, кто-то плакал. Потом человек снова закричал, с каким-то хрипом, надрывом. Остановился, опять закричал. Греков подумал, что конца этому не будет, накрылся одеялом с головой, но звук залез под одеяло, оказался рядом с ним. Греков закрыл уши ладонями и подумал, что зря не уехал вечером, слушать это — выше человеческих сил. Он вылез из-под одеяла, сел на кровати и решил, что надо обуться и спуститься. Тут на смену крику пришел тонкий вой, потом хлопнул выстрел, за ним второй. Вой оборвался на высокой ноте. Больше ничего не было.

Уже под утро Греков забылся странным беспокойным сном и проснулся, когда занималась заря. Он полежал немного, прислушиваясь к тишине, оделся и спустился вниз. Тут было еще темно, будто ночь не ушла. На столе горела свеча, освещавшая незнакомого мужчину лет тридцати пяти с внешностью профессионального мясника, очень плотного, с сильной шеей и широкими покатыми плечами. Одетый в черный свитер с засученными по локоть рукавами, он сидел за столом и ел что-то из миски, прямо руками, вытирая жирные пальцы о полотенце.

Он поднял глаза на Грекова и сказал:

— Здравствуйте. Вы Роман Сергеевич?

Пришла глупая шальная мысль, что это комитетчик, Греков застыл возле лестницы, сердце дрогнуло.

— Он самый.

— А я Игорь, друг вашего брата. Недавно приехал.

Греков с усилием улыбнулся и подумал, что, если дальше так пойдет, его имя и отчество будут знать все уркаганы от Москвы до Питера.