Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я…
Я должен поговорить с вами. Но он разваливался на куски. Он не мог объявить Хюльде о своих намерениях, пока разваливался. Она не захочет его такого, разваливающегося, так же, как и Эбба не захотела…
Он прочистил горло. Снова отчаянно попытался уцепиться за настоящее.
– Я… Я встречусь с вами возле лодки. Погодите, нет. – Он не хотел, чтобы Хюльда плыла домой одна, в темноте, не так скоро после нападения. Зажмурившись, он мысленно подсчитал. Да, он успеет. Вернет ее на остров и снова приплывет сюда.
– Нам нужно возвращаться. Мне нужно… – Он взволнованно показал на плакат. – Мне нужно сделать это.
Хюльда, застыв, перевела взгляд с него на плакат.
– Но это же в Манчестере.
– Я знаю. Знаю. – Он потер глаза. – Но я должен… Я должен увидеть ее. Я должен узнать. – Он мог бы взять Хюльду с собой, но тогда она увидит, насколько же он на самом деле сломан. Она увидит, как обломки выпирают из темноты, распарывают его, превращают его в перегной…
Он отвернулся от плаката и двинулся к причалу. Его мысли превратились в пчел, а череп – в улей, и все покрывал липкий мед. Это не могло быть совпадением. Ее семья отказалась разговаривать с ним. Ни тогда, ни в ответ на письма, которые он им писал в последующие года. Он никогда этого не понимал, но теперь поймет. Теперь он поймет.
Хюльды рядом с ним не было. Он обернулся.
– Хюльда? Пожалуйста, мне нужно…
Она покачала головой.
– Видите ли, Мира пригласила меня на ужин. В «Ойстер Хаус».
Нервный, продрогший и потерянный, Мерритт посмотрел на дорогу. Попытался выдать внятное предложение.
– В «Ойстер Хаус»?
Она кивнула.
– Да. По рабочим вопросам. Там много кто соберется… чтобы обсудить Новую Шотландию.
Его кровь неслась по венам, подначивая его двигаться. У него было время. Он вполне мог скрывать свое нетерпение достаточно долго, чтобы убедиться, что с Хюльдой все будет в порядке. А когда ему станет лучше, как только тайна будет разгадана, он сможет поговорить с ней. Тогда он сможет сказать ей все то, что хотел.
– Давайте я вас провожу.
– Идти всего три квартала.
– Хюльда…
– О, я вижу мисс Стиверус. – Она помахала кому-то вдалеке. – Пожалуйста, мистер Фернсби. – Она натянуто улыбнулась. – Вы спешите. Не позволяйте мне вас задерживать.
Нутро Мерритта сдавило тисками. Его мозг намертво приклеился к плакату.
– Вы уверены? Мне не трудно.
– Пожалуйста. Так будет лучше.
Эта фраза дротиком врезалась ему в грудь, как будто он был ужасно пьян и осознавал все лишь наполовину. Будет лучше?
Концертный плакат словно пульсировал за ее плечом.
– Но чтобы попасть домой…
– Я найму лодку, а Мира меня проводит. То, что я женщина, не делает меня беспомощной.
Он помедлил.
– Прошу вас. – Она прочистила горло. – Или я опоздаю.
Мерритт вздохнул сквозь сжатые зубы. Почему ему так холодно? Или… может, он дрожит вовсе не от холода? Думай.
– У вас с собой камень общения? – Его спутник оттягивал его карман. Он сунул туда руку и сжал его, только лишь затем, чтобы хоть за что-то держаться.
Она похлопала по сумке.
– Воспользуйтесь им, как только закончится ваш ужин, – господи, помоги, он уже сходил с ума. – Когда будете в лодке. И на острове, и когда войдете в дом.
Казалось, она хотела начать с ним спорить, но холод уже добрался и до нее, судя по покрасневшим глазам. Она кивнула.
В районе лба разгоралась головная боль, лишь ускоряя его беспокойный пульс.
– Спасибо, Хюльда.
Но она уже шла прочь по улице, края ее шали трепал ветер.
Глава 28
13 октября 1846, Бостон, Массачусетс и остров Блаугдон, Род-Айленд
Одной из сложнейших задач в жизни Хюльды было надеть маску самодостаточной старой девы и сохранять невозмутимый вид на протяжении разговора с Мерриттом. Игнорировать его одержимость тем плакатом на стене рынка Куинси. Быстро шагать к причалу, проходя мимо множества незнакомцев. Вести себя так, словно ее внутренности не выскребли начисто. И она, черт побери, отлично с этим справлялась.
Пока не добралась до лодки.
Как только она активировала кинетические чары и вышла в залив, как только оказалась достаточно далеко от голосов и городских огней, ее маска разбилась вдребезги.
Дура, дура, дура. Она как могла сдерживала слезы, но ей все равно пришлось снять очки, чтобы вытереть глаза. Почему. Она. Еще. Не. Научилась? Сколько раз это должно произойти, прежде чем она научится?
Она порылась в сумке в поисках платка, затем поспешно направила лодку на верный курс, ориентируясь по маякам на близлежащих островах. Она думала – она ведь и правда, дура, думала, – что он что-то к ней чувствует. Что он искал ее присутствия, потому что ему оно было приятно. Даже что ее чувства к нему были взаимны… Ха! И она что, серьезно так глупа, что решила, будто он хотел переговорить с ней с глазу на глаз от того, что решил в чем-то подобном ей признаться? Пфф! Он, скорее всего, просто хотел поменять меню, или передумал насчет управляющего, или решил начать активнее распоряжаться собственным имуществом. Дура, дура, дура.
Вражда и истина. Она ведь это предвидела, верно? Но предсказание было теснее связано с ее судьбой, чем она считала. И истина в том, что ты для него – ничто.
Ее грудь будто раскалывалась посередине, словно старые, засохшие струпья на ране отрывались один за другим.
Потому что она видела, как он все бросил в погоне за другой женщиной. Его старой любовью. Женщиной, на которой он когда-то хотел жениться. Известной музыкантшей, не меньше.
Невыносимый всхлип вырвался из ее горла. Она реагировала слишком сильно. Она повторяла это снова и снова, ругая себя, как убеленная сединами директриса ругала бы ребенка. Слезы от этого не останавливались, и она расстраивалась еще больше.
До Блаугдона она добралась в самом неподобающем виде. Попыталась снова нацепить свою маску, но теперь, когда плотину прорвало, она больше на нее не налезала. Как будто она пыталась впихнуть баранью ногу в колбасную оболочку. Хотя бы воздух был холодным. Это поможет снять отек и оправдает красноту.
Топая по рыхлой земле, она один раз замерла, услышав какое-то движение, но это оказался всего лишь рябчик. Она вошла в дом, целенаправленно игнорируя портрет на стене. Она слышала, что мистер Бабино чем-то занят в кухне. Поспешив вверх по лестнице, она метнулась к своей комнате, чтобы мисс Тэйлор не стала свидетельницей ее унижения.