Все это Тихон сжег в печи, кроме ножей, которые он оставил в избушке, и кроме кремня и огнива, которые выбросил. Сжег он и страничку из тетрадки, на которых написал адреса Теплова и имена его близких. Адреса и имена он сперва, конечно же, выучил и летом поехал в Карск, проверил сказанное чужим.

Да, Тепловы жили именно там, где обозначил чужой. Родители, правда, еще лет пять назад как-то оба сразу померли — и Петр Ильич, и Мария Сергеевна. А сестра чужого, Дарья Петровна давно не училась в школе, а окончила институт, вышла замуж и уехала в другой город, во дворе никто не знал, куда именно.

И в геологоуправлении еще помнили такого, говорили, что пропал без вести… Помнили уже плохо, и странно звучали слова Тихона Всехнего, что когда-то он виделся с Тепловым, потому и спрашивает. Там, в геологоуправлении, было много партий, экспедиций и сотрудников, там жили быстро и память о событиях и людях не особенно долго хранили. Хотя да, он же из совсем глухой деревни…

С Григорием Ивановым тоже побеседовал, обстоятельно попил чаю Тихон. Из его рассказа выходило, что зашел он к знакомым геологам, а они и давай ему рассказывать про такого Володю Теплова, который пропал и, по слухам, попал в тайную деревню. Григорий подтвердил — да, был в деревне такой, поймали его и товарища, вдвоем поймали. Когда? В год, когда кедрового ореха было много, еще медведи все бродили по деревне. После какого года он был? После того года, в который овца родила трех ягнят. А перед которым он шел? А перед тем, когда половодье подмыло старую березу на ручье. А сколько лет тому назад пришел в деревню Володя с товарищем? Тут Григорий долго считал, загибая пальцы, но сказал уверенно: четырнадцать.

Все подтвердилось, и Тихон Всехний продолжал жить, точно зная, кого принесло на его участок вьюжной зимой 1979 года.

13 августа 1999 года

Выглядела Малая Речка так же идиллически, как почти всякая деревня, если смотреть на нее со стороны, ни во что не вникая: улица, заросшая по краям подорожником, лебедой и дудником переходит в сельскую грунтовку; посеревшие от дождей деревянные дома; цветы в палисадниках; столбы линии электропередач, убогий сельский магазин, круглые сутки орущий громкоговоритель на столбе.

Отличалась же от любой другой деревни Малая Речка, во-первых, невероятно ярким солнечным светом: далеко не везде есть такой. Во-вторых, полным отсутствием старых домов. Все — обшитые досками бараки.

В-третьих, это таежная деревня. Очень заметно, что она стоит в лесу и живет лесом. Дома построены из драгоценного сибирского кедра. Из него же сколочены заборы: длинные кедровые лаги на кедровых же несущих столбах; половинки кедровых стволиков вместо досок; даже в стволах, горой наваленных возле усадеб — на дрова, розоватая древесина кедров.

И еще… Далеко не всякая усадьба в Малой Речке — с домашней скотиной, с большим огородом. Видно, что люди живут другим… В чем-то — почти по-городскому.

Усадьба Мараловых тоже совсем не усадьба людей, живущих сельским хозяйством. Казенный дом-барак — отнюдь не наследие предков, а полученная квартира, и выходит одним боком на улицу, другим — во двор; во дворе — роскошная баня в два этажа (на втором этаже можно летом жить), страхолюдного вида сарай, в котором чего только нету.

Тринадцатого августа, когда Павел и Ирина проснулись в этом доме, там были только двое братьев — Андрей и Алексей Мараловы. И первое, что сделали Мараловы — стали поить чаем Ирку и Павла. Причем сами сделали все, что, по своим понятиям, должна была сделать сама Ирина, например, нарезали хлеб, накрыли стол, приготовили все к чаю.

Парни были довольно открытые — было заметно, что они сгорают от нетерпения узнать, что же привело ребят из Карска… Тем более, что явно не роман, не желание сбежать от старших. Вчера Алешка скучным голосом спросил, стелить им вместе или врозь.

— Отдельно! — вспыхнула Ирина.

Алешка кивнул головой, и одной загадкой у приезжих стало больше.

И при этом парни вовсе не спешили, тем более не задавали прямых вопросов. Была во всем этом какая-то особенная, немного первобытная деликатность — не сразу говорить о главном. А кроме того, сами братья были хороши — открытые лица, белозубые широкие улыбки, поведение сильных людей.

Братья Мараловы всем своим видом демонстрировали качества, которых особенно алчет истомленный цивилизацией, замученный комплексами горожанин: душевное здоровье и неторопливую основательность. Они никуда не торопились, ни по какому поводу не суетились, ведя спокойные беседы. А все, что нужно, как-то незаметно делалось в нужные сроки, и не самым худшим образом. Дрова оказывались нарублены, словно бы сами собой, обед приготовлен, а порядок в доме наведен как бы некой волшебной силой, без участия людей.

Ирину вообще-то нельзя назвать особенно доверчивой… Не то, чтобы на нее навалилось так уж много несчастий, но все же раза два Ирину пытались притиснуть в укромном уголке, и особого доверия к мужчинам она нисколько не питала — ни к сверстникам, ни к дяденькам постарше. А с Мараловыми она почему-то сразу стала чувствовать себя как дома — очень спокойно, уверенно, защищенно. По их поведению сразу было видно, что приняв ее в свою компанию, парни не дадут ее в обиду и притом под юбку ей тоже не поспешат полезть.

Разговор пошел о том, что Малая Речка, наверное, богата, раз живет от тайги: пушнина, мясо, лес…

— Да нет, что ты… Наша деревня очень бедная. Во-первых, транспорта никакого нету. Тут даже если и произведешь что-то, а вывезти как?

— За морем телушка — полушка, да рубль — перевоз?

— Ага. Малая речка — это и есть как заморская страна, где телушка полушка… Тот же кедр — его вывозить не всегда выгодно: расходы на транспорт большие. Те же грибы-лисички. В Америке они считаются полезными, помогающими против рака… чуть ли не природным лекарством, кило свежих стоит двадцать долларов… А как вывезешь? То же самое и с ягодой, и с мясом… Все есть, что можно взять из тайги — но Саяны далеко, везти трудно…

— Вы сказали, что это во-первых…

— Есть и во-вторых… Что здесь, в Малой Речке, можно делать?

— Как что делать?! Да все, что угодно!

— Нет, не все, что угодно, а то, что выгодно. Можно здесь хоть химический комбинат построить, да зачем? Если сырье надо вести, продукцию вывозить… Получается, как раз и невыгодно!

— Тогда, что здесь вообще можно делать?

— Все, что связано с тайгой! А тайга — это не так и просто… В ней то много всего, а то мало. Вот хотя бы этот год. Прошлый год был неурожайным на орехи. И всю зиму был соболь плохой. Когда нет ореха, он ест рябину. Болезнь «рябинка» — на его шкуре появляются пятнышки, где она с внутренней стороны сморщенная и тонкая… бывают даже прободения. А ворс в «рябинках» тоже вылезает, ломкий и ненадежный. Шкуры низкого качества. Весной этого года редкий соболь стоил больше 200 рублей. И добывать его — невыгодно, вот так…