Видно было, что человек этот очень добродушный, даже попросту говоря, добрый, но вот рассердить этого человека, даже вызвать у него неудовольствия Ирина бы очень не хотела. Даже крохотный Мишка, похоже, замолчал и засопел от уважения… нет, не побоимся сказать прямо — замолчал он от почтения к отцу.

При этом Маралова никак нельзя было назвать ни длинным, ни даже высоким. Он просто был очень большим. Его было во все стороны много… вот, пожалуй, самое точное определение. Если бы Ирина умела хорошо рисовать, она нарисовала бы с Маралова Илью Муромца или Микулу Селяниновича.

И еще у Ирины мелькнула мысль, что, наверное, быть дочкой такого человека может быть, иногда и жутковато, но зато очень приятно. И уж конечно, очень интересно.

Жизнерадостно хлебая суп, Маралов гулко вопил про то, как надо работать на лесопилке, и как никто толком не умеет, только попусту расходует материал. Всем показалось, что Маралов был в доме несколько минут; только когда хозяин дома плюхнулся на сиденье машины, под жалобный скрип рессор, Павел взглянул на часы, и оказалось, что прошел-то почти час.

Даже братья Мараловы притихли — от их папы приходилось отдыхать.

— Ну что, ребята… Время сейчас есть, нам только надо сходить за молоком к тете Дусе. Хотите с нами? Сразу и покажем вам деревню?

— Конечно, хотим, — Павел как-то начал привыкать, говорить сразу за обоих — и за себя, и за Ирину. — А вот когда бы нам пойти искать шар? Как считаете?

— Ребята, вы можете поехать с отцом на базу. От его базы до Красных скал — рукой подать. А на базе у него сейчас живут, и он послезавтра собирается посмотреть, что там делают. А можете туда же подняться с кружком Махалова.

— Подняться?

— В горы вообще-то поднимаются. У нас так и говорят — «пойти наверх». Пешком вроде труднее, чем на машине… Но вы и на машине все бока отобьете. Но так и лучше — дорога та же самая, а увидите гораздо больше.

— Ира, ты как?

— А расстояние?

— День хода.

— Это сколько километров?

— Наверное… ну… Наверное, сто километров.

— Сто километров?! За день хода?!

— Что, много? Ну, тогда десять.

— Десять километров? Так это часа три хода, по самой плохой дороге… Туда дорога-то какая?

— Ну какая… Нормальная. Дорога… Ну, сперва вон туда… — взмах рукой, — до сворота…

— Вот эта дорога? Грунтовая?

— Ну да… Она и потом грунтовая, — Андрей почти вспотел от напряжения, объясняя про эту дорогу, — вверх идешь и вверх… До русла, а потом по руслу…

— До русла сколько километров?

— Часа четыре хода.

— А дальше какая дорога ведет? Сельская дорога или тропинка?

— Не, — заулыбались парни, — туда дорога ведет, на машинах туда ездят. На машине — полдня ехать.

— На машине полдня, а идти пешком — только день?! Что у вас за чудеса?!

— Да никакие не чудеса! Ехать, это… ну…

— Вот поезжай, а лучше пойди! — вмешался Алексей. — Сама все посмотришь. Утром выйдете, по холодку, днем наверху будете!

— Наверху? Туда лезть в гору надо?

— Еще в какую! — радостно заулыбались парни. — Ты таких и вовсе не видала!

Павел отчаялся понять, что за дорога ведет на базу и как вообще туда можно попасть. В наступившем разжижении мозгов одно воспринималось как хорошее — то, что «наверх» есть попутчики…

— Ребята, может, познакомимся с Махаловым? А кто он вообще, этот Махалов?

— Геолог. Каждый год со своим кружком ходит в горы, в экспедиции.

— С кружком?!

— А что ты так удивилась? В секцию можно, а в кружок — уже нельзя?

— Нет, просто интересно…

— Ну, пошли?

Деревня плавилась под солнцем, в лучах яркого, совершенно южного света. Два чистых, опрятных деда шли перед ребятами, один шел к другому в дом в гости. С ними бежала такая же опрятная серо-полосатая кошечка. Толстенькая, задрав хвост.

— Возьмите кошечку, молодые люди! Зовут Маруська, всех мышей переловила.

— Хорошая кошка, не прогадаете! Смотрите сами, какая!

Старики радостно валяли по земле громко урчащую кошку, очень заметно было, что к обоюдному удовольствию. Это были первые и последние существа с довольными выражениями на физиономиях, но далеко не последние подростки и старики. Из них — из старых и малых — и состояло население деревни.

Старуха копалась в огороде. С видом человека, понесшего тяжелую потерю, выдергивала что-то из грядки. Сразу же бросила, кинулась к забору: посмотреть на свежих людей.

Еще две старухи сидели на лавочке, тихо беседовали о чем-то. У ног одной из них так же тихо, безразлично притулился малыш лет трех-четырех, невероятно грязный и запущенный.

Облезлая девчонка с выцветшими волосами, в трико с пузырями на коленках гнала такого же облезлого теленка с таким же унылым лицом.

— Из-за жары все попрятались?

— Не только… Тут вообще мало кто остался. Только те, у кого работа есть или хозяйство.

— Хозяйство… Это как у вас?

— Нет, у нас — это у кого работа есть. Хозяйство… Сейчас увидите хозяйство. Давай завернем к Жбановым, Алешка.

— Давай.

Дом, к которому заворачивали Мараловы, сильно отличался от остальных. При том, что брусовой, обшитый досками дом был покрашен веселенькой голубой краской, а палисадник затоплен цветами, он казался старым. Что-то в доме упорно напоминало бревенчатые срубы в старинных деревнях, которым лет по двести и по триста. Из огорода слышался транзистор: кто-то полол, наслаждаясь радостями цивилизации. В здоровенной металлической клетке зашлись лаем лохматые лайки.

— Ой! — высунувшись было, девушка тут же юркнула в дом: на ней была только ночная рубашка. — Толя!!! — вопили из дома.

Транзистор притих, из-за дома высунулся парень примерно одних лет с Андрюхой. Глянул, было, напряжено, при виде Мараловых расслабился. На руках подсыхала земля.

— Ты думал, Панкратыч? — уточнил вполголоса Андрей.

— Или он, или Костян… А я ружье в доме забыл… Знакомь, — кивнул Анатолий на Ирину и Павла.

— Гости из Карска. Кстати, сын Михалыча.

— Ага… — открыто улыбнулся Толя, и в дом, сестре: — Надька, готовь продукцию!

Прошли в дом.

— Здравствуйте! — улыбка у Надежды была еще шире и лучше, прямо встающая луна. А на столе возвышались, кроме горы шанежек, Эверест творога и космических масштабов глиняная емкость со сметаной.

— Как вам сметана?! Не городская?!