— Пока ты там пировал, у меня не было аппетита. Зато теперь он вернулся с удвоенной силой.

Муж высказался насчет того, что он лично считает ее аппетит полностью удовлетворенным, по крайней мере он хорошо для этого потрудился. Это вышло невнятно, но было видно, что мало-помалу Вулф просыпается. Во всяком случае, он не вернулся ко сну, а уселся поудобнее и смотрел, как Кимбра начала есть.

Тут было на что посмотреть. Сняв салфетку и увидев изобилие провизии, она непроизвольно сглотнула слюнки. Брита превзошла сама себя и нагрузила поднос всем, что было особенно по вкусу ее госпоже: тут были и лепешки с кардамоном; яблоки, печенные с корицей; и сыр, вполне зрелый, но такой мягкий, что его можно было мазать на хлеб; и жареный цыпленок с горчицей; и квашеная капуста, белая и красная; и сидр, который Кимбра предпочитала элю и медовухе. Справедливости ради, был здесь и кувшин эля, а также ростбиф, любимая закуска Вулфа.

— Хватит на четверых, — заметил тот, когда Кимбра приготовилась приступить к еде.

— Ты так думаешь? — хмыкнула она.

В самом деле, Вулф усомнился в своих расчетах, глядя, как стремительно провизия исчезает с подноса. Его изящная женушка ела за четверых, наслаждаясь каждым кусочком и глотком. Первыми исчезли печеные яблоки, потом цыпленок и большая часть сыра. Не передвинь Вулф ростбиф поближе к себе (за это ему достался нелюбезный взгляд), исчез бы и тот.

— Может, принести еще? — спросил он не без иронии.

Кимбра отнеслась к вопросу совершенно серьезно, но после короткого раздумья отрицательно покачала головой.

— Нет уж, хватит… — сказала она, с довольным видом поглаживая живот. Потом заметила недоеденный ростбиф, нахмурилась и добавила: — Пожалуй, хватит…

Вулф молча подвинул тарелку ближе к Кимбре.

— Похоже, ты и в самом деле голодала, — заметил он, когда она наконец насытилась.

— Я же говорю, не было аппетита.

— С чего это?

— Не было, и все.

Вулф вздохнул, как вздыхал всегда, когда не был уверен, хватит ли терпения, и привлек Кимбру к себе. Она повозилась немного, устраиваясь, потом притихла, довольная.

— А теперь все сначала. Почему ты ничего не ела эти три дня?

— Аппетит приходит вместе со здоровой усталостью, да и свежий воздух тут играет не последнюю роль.

— То есть потому, что ты сидела взаперти? — уточнил Вулф.

Он явно вознамерился докопаться до сути дела.

— Ну, хорошо, хорошо! Я ненавидела каждую минуту своего одиночного заключения! Вообще не терплю, когда меня запирают! Хоук с детства старался оградить меня абсолютно от всего. Это решило одну проблему, но породило другие.

Впервые Кимбра сама заговорила о своих странностях, и Вулф ухватился за возможность их обсудить.

— А как давно это началось? В смысле, когда стало ясно, что ты не от мира сего?

Он так легко произнес это — не от мира сего. Обычно людям стоило труда произнести эти несколько слов. Близкие предпочитали называть это даром, и постепенно она приняла их определение, хотя, если разобраться, дар — это нечто сугубо положительное, а ее странности были еще и проклятием. «Не от мира сего» — это было ближе к истине. Когда Кимбра думала о себе, она употребляла именно это словосочетание.

— Не могу сказать, — ответила она задумчиво, — но я не помню, чтобы когда-нибудь была как все, значит, это началось очень рано. Время, когда Хоуку пришлось со мной нелегко, я помню очень смутно, и, наверное, так оно лучше. По его словам, все зашло так далеко, что ему пришлось опоить меня настойкой опия, просто чтобы сохранить в здравом рассудке. Тогда он понял — так больше не может продолжаться.

— И он заточил тебя в Холихуде?

— А что ему оставалось? Он надеялся, что я возведу внутри себя стены по образу и подобию тех, в которых была укрыта. Это было мудрое предвидение. Я возвела такие стены, и как раз потому, что не знала иной защиты.

— Откуда у твоего брата столько мудрости? — полюбопытствовал Вулф, пытаясь вообразить себе человека, с которым ему вскоре предстояло близко познакомиться. — Или он тоже чуть-чуть не от мира сего?

— Это… — Кимбра помедлила, — это мудрость прирожденного владыки, которому поневоле приходится читать души своих подданных. Она присуща и тебе. Я думаю, в ней есть некоторое сходство с моим «даром», но очень отдаленное.

— Заточение тебя возмущало?

— Огорчало. Но я не была совершенно оторвана от мира. Хоук часто навещал меня в Холихуде, особенно поначалу, а когда убедился, что я справляюсь, позволил приезжать в Хоукфорт.

— Но ко двору он тебя не брал?

— Нет, что ты! Он был уверен, что это не приведет ни к чему хорошему. — Кимбра адресовала мужу невеселую усмешку. — Выходит, у вас уже есть что-то общее…

Она помолчала, надеясь, что Вулф подхватит тему, скажет что-нибудь о своем желании уведомить Хоука и, может быть, они даже обсудят сроки. Но он заговорил совсем о другом:

— Выходит, не важно, где ты заточена. Жилище ничем не лучше темницы. Мне было трудно принять это решение, Кимбра, и я до сих пор не уверен, что решил правильно.

— Даже после того, что случилось? — удивилась она.

— Все к лучшему. Это послужит уроком остальным.

Как странно называть «уроком» три смерти подряд!

— Хочешь спать? — спросил Вулф.

— Как ни странно, не хочу.

— Я тоже. Раз так, идем. Я хочу кое-что тебе показать.

— Перестань! — крикнула Кимбра, барахтаясь и обдавая мужа дождем брызг.

Он наклонился, собрал в горсть пену (для глаза она казалась совсем зеленой) и в свою очередь обрызгал ее. Кимбра бросилась бежать, зная, что он последует за ней.

Прежде ей не приходилось бывать на берегу посреди ночи, и, конечно же, она понятия не имела, как он прекрасен в холодном свете луны и звезд. Узнав, куда Вулф намерен ее повести, она была заинтригована и слегка насторожена, но, когда они оделись и накинули плащи, охотно подала руку и позволила себя вести.

Открывая ворота, часовые не задавали вопросов, даже не обменялись взглядами, хотя должны были счесть поведение ярла и его супруги в высшей степени странным. Скорее всего сейчас они наблюдали за ними со своих постов и пожимали плечами.

Глаза у Кимбры не так легко приспосабливались к темноте, как глаза Вулфа. Он находил дорогу с легкостью того, в чью честь был назван.

Сначала они немного подурачились у воды, потом какое-то время бежали по пляжу, пока Вулф не поймал Кимбру и не прижал ее, запыхавшуюся, к груди.

— Я бы с радостью осталась тут навсегда!

— А что будет, если польет дождь?

— Наверное, вымокну, — сказала Кимбра, приподнимая мокрый подол платья.