В голове начинает бить, как по наковальне. Тысячи мыслей-игл одновременно вонзаются, перепутываются, режут, колются. Только сейчас я осознаю, что произошло. Веки горят, тошнота спазмом овладевает горлом. Мама появляется почти бесшумно.

— Алеша, что с тобой? У тебя лицо белее снега.

Меня трясет, колотит озноб.

— Скажи, что случилось? Говори, тебе станет легче. Только не молчи.

Я чувствую, что сейчас разорвусь, мне надо выбросить это в космос. В кого-то.

— Лита…

— Что Лита, что с ней?

— …была с Максимом.

— Не может быть, — вскрикивает мама. — Откуда ты знаешь, может, это сплетни?..

— Она сказала… сама.

Я начинаю бить головой об стенку, пока не проходит боль. В затылке что-то шуршит.

— Не надо так убиваться, Алешенька…

Я иду в ванную и ставлю голову под холодную струю. У меня расколото все в ней пополам.

— Тебе надо лечь, сейчас же, иначе ты сойдешь с ума. На тебя страшно смотреть…

Она укладывает меня на диван и гасит свет. На тот самый диван…

С ума сходят растерянно. Или постепенно. В эту ночь я сошел с ума. Голова моя раскалывалась, ее пронзали иглы: в моем подаренном платье, три дня подряд, три ночи… тонкие пальцы снимали лифчик, обхватывали ногами, брали в рот; губы на сосках, колено раздвигает, упираясь в… Нет, нет… Я вертелся с боку на бок. Я хотел, чтобы мне отрубили голову, чтобы она не думала… Снимает сапоги, подарок, лучшее белье, подарок, расстегивает молнию, сзади, на платье, подарок, тонкие колготки скользят вниз, трусики, ее кожа, мое тело, раздвинутые ноги, разломленные бедра…

Нет! Теперь я знал, как люди сходят с ума, постепенно. Или сразу. Я сходил — постепенно.

В час ночи раздался звонок.

— Алеша, что случилось? Лита плачет, закрывшись в ванной, три часа подряд.

— Ничего не случилось. Лита переспала с моим братом. А так ничего особенного не случилось.

Я повесил трубку. Я не знал, что делать со своей головой и мозгами. Я не представлял, что такое может быть, в них все перемалывалось до мельчайших деталей, которые ранили все больше и больше. Полночи я крутился, не соображая, не в силах справиться ни с чем… Расставленные ноги, раздвинутые бедра… Пока не появилась слышавшая все мама.

— Алеша, тебе надо принять снотворное, иначе ты сойдешь с ума.

— Я уже…

Мама произносит вслух:

— Какая дура, она же любит тебя!..

Мама дает мне три сильно действующих таблетки, но и они не могли успокоить еще час.

Мне что-то снится, но что именно, я не могу вспомнить. Страшное. Проснувшись, я чувствую дикую головную боль, какой никогда не было. В голове какой-то непонятный хмель. Отчего, почему… И только тут я вспомнил, внутри все заныло и застонало. Нет, нет, нет!.. Все что угодно, только не это. Опять девятое мая… Хуже. Я не представлял, что может быть хуже. Но было хуже. В тысячу раз. Да что же за исчадие такое.

Раздался звонок. Я вздрогнул и непонимающе посмотрел на аппарат. Он продолжал звонить, я снял трубку.

— Как ты, сынок? Мама сказала, что ты заболел. Я не хотел будить тебя с утра.

— Лучше.

— Ты опять не послушался меня…

— Ты был прав, папка, ты был прав. Господи, какая грязь, какой ужас.

— Ладно, не переживай, я приеду вечером домой, и мы поговорим. Не страдай так, она этого не стоит.

Я безвольно повесил трубку, как телефон зазвонил опять.

— Как дела? — спросила Вика как ни в чем не бывало.

«Как сажа бела», — хотелось сказать мне, но я не сказал.

— Звонил твой брат, исповедоваться. — Я вздрогнул. — Твоя бывшая девушка позвонила ему сразу после случившегося и сказала: «Поздравляю тебя, он все узнал». Я не поверил новому предательству, хотя знал, что Вика говорит сущую правду.

— Почему ты считаешь, что это должно меня интересовать?

— Я так не считаю, но почему его так волнует, что ты узнал?

— Это тебе, наверное, лучше у него спросить.

— Когда мы увидимся? — спрашивает она.

— Когда хочешь, — говорю я и прощаюсь.

Значит, первый, кому она позвонила, был он. Брат. У них уже был союз.

— Я тебе говорил, что она блядь, — говорит папа, — что ты должен ее забыть и выбросить из головы. Да или нет?

— Да.

— Но ты меня не послушался. Ты стал правду искать. Добиваться справедливости. А я тебе скажу, что это не их вина. Они ее не насиловали. Они ее только напоили. Она сама дала…

Я вздрогнул, как от пощечины.

— Ты обратил внимание, что их так и не посадили — за изнасилование. Потому что его не было.

— Папа…

— Я твой папа, но ты меня не слушаешь.

— …я не хочу, чтобы Максим когда-нибудь переступал порог этого дома.

— Хорошо. С ним я еще разберусь сам. Чтобы не лез на всякую дрянь. Не для того я вас рожал. А ей все равно, под кого и с кем…

Я повернулся, чтобы уйти.

— Нет, ты не уходи. Ты же любишь правду, одну только правду, вот и слушай.

Он поймал меня за руку и обнял за плечи:

— Сынок…

Я затрясся в его объятиях.

— Папка, мне больно… ох как больно.

— Это пройдет, только выброси ее как можно скорее из головы. Не думай!.. Она — грязная венерическая подстилка. Не вздрагивай, я называю вещи своими именами. Тебе пора стать мужчиной. Ты клянешься мне?!

— Да, — тихо вымолвил я.

Вечером позвонила Вика и сказала, что завтра мы приглашены ее мамой на обед.

Я вздохнул и — согласился. Надо было уйти из дома, вырваться куда угодно, только не сидеть в четырех стенах со своими страшными мыслями.

Чуть позже раздался еще один звонок.

— Алексей, это я…

Я в озверении швырнул трубку.

— Папа! Я хочу, чтобы он больше никогда не набирал номер этого телефона.

— Хорошо. — Отец с горечью и грустью смотрел на меня.

В конце недели к институту подъезжает «скорая помощь», которая когда-то подъезжала к моему дому. Меня мягко просят сесть в машину. Я иду мимо, не обращая внимания. Авто едет медленно за мной по улице. На следующем перекрестке они перегораживают мне путь.

— Алеша, сядь, пожалуйста, в машину, нам нужно поговорить.

Я иду дальше, они опять едут. Я останавливаюсь и вдруг сажусь.