Он кивнул, и они продолжили путь.

В конце горизонтальной шахты К’мелл повернулась и сказала:

– Все люди погибают здесь. Идем!

Род было двинулся за ней, потом остановился.

– К’мелл, ты запуталась? Зачем мне умирать? Для этого нет причин.

Она счастливо рассмеялась.

– Глупый К’род! Ты кот, кот в достаточной степени, чтобы пройти там, где веками не проходил ни один человек. Идем. Берегись скелетов. Их тут немало. Мы не любим убивать настоящих людей, но находятся такие, кого не удается отпугнуть вовремя.

Они оказались на балконе, выходившем на склад, который размерами превосходил прежний. В нем стояли тысячи ящиков. К’мелл не обратила на них внимания. Она направилась к краю балкона и торопливо спустилась вниз по тонкой стальной лестнице.

– Снова мусор из прошлого, – сказала она, предвосхитив вопрос Рода. – Люди наверху забыли о нем; мы тратим на него время впустую.

Хотя Род не мог принюхаться, на такой глубине воздух казался густым, тяжелым, неподвижным.

К’мелл не сбавила темпа. Словно акробат, она пробиралась сквозь хлам и сокровища на полу. В дальнем конце старого помещения она остановилась и велела Роду:

– Возьми один.

Предметы напоминали огромные зонты. Он видел зонты на картинках, которые ему показывал компьютер. Но эти экземпляры казались слишком большими в сравнении с тем, что было на рисунках. Род огляделся в поисках дождя. После случившегося с Тостигом Амаралом он больше не хотел дождей в помещениях. К’мелл не поняла его опасений.

– В шахте нет магнитного управления и нет восходящего воздушного потока, – объяснила она. – Это просто труба диаметром двенадцать метров. А это – парашюты. Мы спрыгнем с ними в шахту и поплывем вниз. Прямиком вниз. На четыре километра. Это рядом с Мохо.

Поскольку Род не взял парашют, она вручила ему один. Парашют оказался на изумление легким.

Род моргнул.

– Как мы выберемся обратно?

– Один из людей-птиц поднимет нас по шахте. Это тяжелый труд, но они на такое способны. Не забудь прицепить эту штуку к поясу. Падать придется долго и медленно, и мы не сможем говорить. А еще там ужасно темно.

Род повиновался.

К’мелл распахнула большую дверь, за которой чувствовалась пустота. Махнула Роду, наполовину раскрыла свой «зонт», шагнула за порог и пропала. Род заглянул за край – и ничего не увидел. Ни К’мелл, ни звуков, за исключением шелеста воздуха и случайного механического шороха металла о металл. Род решил, что это кончики спиц зонта К’мелл касаются стен шахты.

Он вздохнул. По сравнению с этим Севстралия казалась безопасной и тихой.

Он тоже раскрыл свой зонт.

Повинуясь неясному предчувствию, вытащил из уха маленькую слыжаще-говрящую пуговицу и аккуратно спрятал в карман комбинезона.

Это спасло ему жизнь.

Род Макбан помнил, как падал и падал. Он кричал во влажной, липкой темноте, но ответа не было. Он подумал, не освободиться ли от своего зонта и не рухнуть ли вниз, навстречу смерти, но вспомнил К’мелл и понял, что его тело упадет на нее сверху, как бомба. Он дивился своему отчаянию, но не мог его понять. (Лишь позже он узнал, что пролетал мимо телепатических самоубийственных экранов, которые установили недолюди; эти экраны были настроены на человеческий разум и вызывали из палеокортекса грязь и отчаяние, последовательность нюхай-кусай-спаривайся, свойственную обладавшим хорошим обонянием животным, которые первыми расхаживали по Земле; однако Род был в достаточной степени котом – в едва достаточной – и был телепатической аномалией, а потому экраны не сделали с ним того, что сотворили бы с любым нормальным человеком с Земли: не превратили его в перекрученное мертвое тело на дне шахты. Ни один человек не забирался так далеко, но недолюди решили, что так тому и следует быть.) Род изогнулся в стропах своего парашюта и наконец потерял сознание.

Он очнулся в относительно небольшой комнате, огромной по земным стандартам, но намного меньше складов, где ему довелось побывать по пути вниз.

Огни были яркими.

Род подозревал, что в комнате воняет, но не мог доказать этого, поскольку лишился обоняния.

Какой-то человек говорил:

– Запретное Слово произносят лишь в том случае, если не знающий его человек открыто попросит об этом.

В ответ хор голосов вздохнул:

– Мы помним. Мы помним. Мы помним то, что помним.

Говоривший был почти великаном, худым и бледным. У него было лицо мертвого святого, белое как гипс, с пылающими глазами. Его тело было одновременно человеческим и птичьим: человеческим от бедер и выше, только ладони росли из локтевых суставов огромных белоснежных крыльев. У него были ноги птицы, оканчивавшиеся когтистыми полупрозрачными лапами, твердо стоявшими на земле.

– Мне жаль, господин и владелец Макбан, что вам пришлось пойти на такой риск. Меня дезинформировали. Внешне вы настоящий кот, но внутри – истинный человек. Наши охранные устройства повредили ваш разум и могли вас убить.

С трудом поднявшись на ноги, Род уставился на мужчину. Он заметил, что К’мелл была среди тех, кто помог ему встать. Когда он наконец выпрямился, кто-то передал ему стакан с ледяной водой. Он жадно выпил ее. Здесь, внизу, было жарко – жарко и душно, и казалось, что рядом находятся огромные двигатели.

– Я О’телекели, – сказал огромный человек-птица. Он произнес это имя как Оо-телли-келли. – Ты первый человек, увидевший меня во плоти.

– Благословенно, благословенно, благословенно, четырежды благословенно имя нашего вожака, нашего отца, нашего брата, нашего сына О’телекели, – подхватил хор недолюдей.

Род огляделся. Здесь собрались все виды недолюдей, которых только можно было себе представить, а также те, которых он представить не мог. Например, голова, которая лежала на полке без всякого тела. Когда Род изумленно посмотрел прямо на нее, голова улыбнулась и подмигнула ему. О’телекели проследил за его взглядом.

– Не позволяй нам шокировать тебя. Некоторые из нас нормальны, но многие здесь, внизу, – отбросы из человеческих лабораторий. Моего сына ты знаешь.

При этих словах поднялся высокий, очень бледный молодой человек без перьев. Он был совершенно голый и ничуть этого не стеснялся. Он приветливо протянул Роду ладонь. Род был уверен, что никогда прежде его не встречал. Молодой человек заметил его неуверенность.

– Ты знаешь меня как О’гентура. Я О’йкасус.

– Благословенно, благословенно, трижды благословенно имя нашего будущего вождя, Ойкасуса! – пропели недолюди.

Что-то в этой сцене пробудило грубый севстралийский юмор Рода. Он обратился к огромному недочеловеку, словно к другому господину-и-владельцу, дружелюбно, но откровенно: