струе кондиционера. – Ого как… Холод, – да, кондиционер был в машине отличный. И Миша продолжал: – Оглы слабый – и нашёл вещество, а мы сильные, чего же нам не найти его? Ещё быстрее найдём.

«И Церен будет тобой, дураком, довольна», – про себя заканчивает за своего товарища уполномоченный. Он включает дворники, чтобы смахнуть пыль с лобового стекла, и ведёт машину в порт. Паромы работают круглосуточно, но сейчас сумерки, на переправе должны быть очереди. А Андрей Николаевичу хотелось побыстрее перебраться на левый берег. Там, почти сразу за городской чертой, начиналась Большая степь, там бы его уже никто не нашёл.

Глава 37

Очередь на паром оказалась больше, чем он ожидал. Ещё и военные подъехали, а они грузились вне очереди. Пришлось ждать. Андрей Николаевич, не спавший уже вторую ночь, держался с трудом. Но расслабиться и поспать, оставив наблюдение на Мишу, он не решался. Одно дело – следы в степи находить, и другое – вычислять в простых на вид людях профессиональных сыщиков и мастеровитых, знающих, как подкрасться к приговорённому незаметно, уполномоченных. Правда, в этот раз ему помогла взаимовыручка. Хорошо всё-таки, что у уполномоченных есть особое отношение к своим товарищам. Без Морозова, или без нужного оборудования, Горохов вряд ли нашёл бы в грузовике радиомаячок. В общем, он был начеку. Но один раз, пока ждали своего пропуска, всё-таки не выдержал и отправил Мишу за чаем в ближайший буфет. Чай, как и положено, был дрянным, терпким до горечи, но в нём всё равно была изрядная доля кофеина. На нём он и продержался до погрузки на паром.

Им удалось переправиться только к двенадцати часам ночи и без всяких проблем. Здесь, в Агломерации, невозможно было взять и просто устроить такую облаву, какую пережил уполномоченный в Серове. Тут это выглядело бы как минимум странным.

И посему, уже съехав с парома на левом берегу и найдя уголок на большой охраняемой парковке, Андрей Николаевич смог расслабиться и подремать часик, пока Миша не спал. А когда он проснулся, проводник, видно давно ждавший его пробуждения, но не отваживающийся его разбудить, радостно у него спросил:

– Ну что, выпьем по стакану чая и в дорогу?

– Нет, – Горохов взглянул на часы и, разминая затёкшие от сна сидя плечи, добавил: – Надо будет подождать.

– А чего? – не понимал Шубу-Ухай.

– Надо подождать, – повторил Горохов твёрдо, не желая посвящать товарища в свои планы.

– Подождать… Ладно, – согласился Миша со вздохом, – тогда я за чаем пошёл.

– Воды купи и еды, – уполномоченный протянул ему монету, – а ещё конверт и бумагу.

– Ага… Ну, понял… Ещё конверт и бумагу, – для себя повторил Миша, забирая деньги. Он вылез из кабины и пошёл в сторону огней круглосуточного буфета.

А Горохов стал смотреть по сторонам, ища острым взглядом опытного человека что-нибудь необычное в людях или машинах, что были на стоянке.

Нужно… нужно было побыстрее уезжать отсюда. Подальше от города. В безопасные пески. И тут Миша, конечно, был прав. Но уполномоченный не мог просто уехать. Ему нужно было… Нет, повидаться с женой он, конечно, сейчас не мог… Но попытаться хотя бы отправить ей письмо… Честно говоря, Горохов даже в этом сомневался. Ей, в её нынешнем состоянии, когда врач волновался о течении беременности, лучше не получать от него новости. Ведь новости были, мягко говоря, не очень… А ещё при этом их нужно было как-то передать. Как? Квартира и телефон под контролем Поживанова, в этом сомневаться не приходилось. В общем… Что-то нужно было придумать. И он придумал. Тут как раз Миша вернулся с едой, водой, бумагой…

– Конвертов мне два дала, – сказал Шубу-Ухай, влезая в кабину. – Сказала, что у неё сдачи нет.

– Ладно, – ответил уполномоченный и сразу завёл двигатель.

Они выехали со стоянки и поехали в пока что малолюдные промзоны, в которых многие предприятия ещё не работали. Там в тени большого здания, в узком проулке Андрей Николаевич остановился и выключил мотор и фары.

– Поедим тут, да? – уточнил Миша, разворачивая пакеты с провизией, от которой исходил очень аппетитный запах.

– Да, – ответил Горохов; есть ему хотелось, но он не принялся за еду, а взял бумагу и конверты, что проводник положил на приборную доску. Достал фонарик и, закрепив его на панели, вытащил ручку. Ему и вправду хотелось есть, и он поглядел, как Шубу-Ухай пальцами с чёрными ногтями разрывает большую, пышную, жирную и, кажется, ещё тёплую кукурузную лепёшку, как открывает пластиковую банку с обжаренными с луком гороховыми котлетами.

Нет… Это потом.

Сейчас он сконцентрировался на письме. И первым делом решил, как обращаться к Наталье. Андрей Николаевич очень боялся, что слишком ласковое обращение к жене выдаст его расположение к ней, он не хотел, чтобы при попадании письма в чужие руки враги поняли, насколько она ему дорога. Поэтому писал просто:

«Наташа, ты наверное, догадывалась, что я не совсем тот, за кого себя выдавал. Ты умная, всегда понимала, но никогда ни о чём не спрашивала. В общем, сейчас обстоятельства складываются так, что мне придётся на некоторое время исчезнуть. Два, три, четыре месяца меня не будет. Денег на твоём счету у тебя достаточно, можешь также всё забрать с моего, доступ у тебя есть. Может быть, если я не вернусь раньше, от меня к тебе придёт человек. Он скажет тебе что-то, о чём знаешь только ты и я, и ты сразу поймёшь, что он от меня. Можешь ему доверять. Он тебе поможет. Всё, будь умницей и не давай парням спуска».

Больше ничего он в письме писать не стал. Хотя хотел написать очень многое. Нельзя было её подставлять. Но главное, про человека, который знает что-то такое, о чём известно только им двоим, уполномоченный упомянул. Да, главное. Он ещё не принял окончательного решения, но вероятность того, что после добычи реликта он уляжется в ванну с протоплазмой для перерождения, смены корпуса, была очень велика. Это решение было здравым. Новый корпус дал бы ему возможность вернуться за Натальей, не опасаясь преследования своих бывших коллег, а ещё – и, наверное, это было самым весомым фактором – он очень хотел избавиться от грибка.

«Наташе и ребёнку вряд ли нужен харкающий кровью и заразный человек в доме».

Уполномоченный ещё раз перечитал написанное, сложил бумагу и положил её в конверт.

– Всё написал, да? – Миша уже заканчивал есть. Он всю оставшуюся еду разложил на сиденье. – Вот, Андрей, кушай.

Но Горохов не начал есть, а, поглядев на своего товарища, спросил у него:

– Слушай, Шубу-Ухай,